Из окна дома за ними наблюдала мать, крепкая женщина с добрыми глазами, одетая в скромное платье. Она вытерла руки о фартук и выглянула на улицу, увидев, как Кира и Артём продолжают записывать свои материалы. Выйдя на крыльцо, она окликнула их, приглашая зайти на чай. Её голос звучал мягко, почти по-матерински, как будто она пыталась проявить своё гостеприимство, несмотря на усталость после долгого дня.
Однако Кира, немного замявшись, вежливо отказалась, сославшись на работу и позднее время. Артём, поправляя камеру на плече, поддержал её слова, добавив, что им действительно нужно закончить репортаж до заката. Фермерша кивнула, поняв и не обидевшись. Она знала, что работа у каждого своя, и иногда гостеприимство должно уступать делу.
В доме уже начинал раздаваться звон посуды – жена фермера готовила ужин. В тишине наступающего вечера, который нарушали лишь звуки мычания коров да редкие голоса сыновей, этот дом казался особенно уютным и полным жизни.
Кира неожиданно сильно почувствовала их чуждость местным распорядкам. Они-то сейчас вернутся в гостиницу, будут обрабатывать материалы, пока помнят, где какие ляпы были. И никакого им свежего ужина, никаких пустых семейных разговоров, никаких встреч с близкими по духу людьми. До их дома были тысячи километров.
– Иван, а что вы можете рассказать? – спросила журналистка, заставив себя перевести взгляд на мужчину с крепкими плечами и загорелым лицом, который в это время нервно крутил в руках кепку.
– Ну, у нас тут по ночам иногда вой слышен, как будто волки, да только волков давно уж нет. И огни эти… – он замялся, – светятся иногда на кладбище, будто кто фонариками махает. Подхожу, а там никого. Страшно это, скажу вам. Будто души мертвых мстят.
– Как это «мстят»? За что? – оживился вдруг Артем.
Иван на мгновение замолчал, словно обдумывая, стоит ли вообще рассказывать эту историю незнакомым людям. Да только чего ему скрывать правду-то? Журналистам дела до его странностей нет, они сюда ради мистики и приехали. Так размышлял фермер.
Он нервно сжал в руках старую кепку, на которой уже начали вырисовываться белые следы от пота, и, наконец, заговорил, понизив голос, будто боялся, что его услышат не те уши. Включенная камера его мало смущала.
– Да как вам сказать… Это давно было, ещё до того, как советская власть пришла. Земля тут наша не простая, ведьмовская, говорят. Раньше здесь, на месте нашей деревни, другое селение стояло. Деревня Колдунов её звали. Не так, чтобы все её официально так называли, а вот в округе все знали: не ходи туда, люди там не как мы. Говорят, жили там ведьмы да колдуны, поколениями своими. Люди из других деревень обходили то место стороной, а если и ходили, то только днем и с оберегами. Но всё изменилось, когда земля под колхозы пошла.
Фермер сделал паузу, будто подбирал слова, а затем продолжил:
– Пришли тогда новые люди, из города, посмеялись над старыми страхами, да и землю эту взяли, чтобы распахать и засеять. Ну, а местных, кто был, поразогнали – кто в Сибирь, кто по другим деревням. Никто уже и не помнит, куда они делись. Только вот с тех пор и начали странности происходить. Люди видят огни на старом кладбище, что на месте той деревни осталось. А то вдруг по ночам слышат вой, будто волки вокруг бродят. А волков-то тут уж давно не видали, говорят, все вымерли.
Он нервно взглянул на журналистку, словно ища у неё подтверждение своим словам, но та молчала, продолжая слушать каждое его слово.
