Она молчала.
– К северу от Лондона?
Она буквально выдавила из себя «нет» и сжала губы.
– Вы вызываете раздражение, – сказал Робин. Его собачонка вдруг заскулила и подбежала к ее ногам. Он подхватил ее на руки. – Она и тебя раздражает? – Он улыбнулся Петре: – Она говорит «да».
– Она бы сказала «да» на все, что бы вы ни сказали, – бросила Петра и поняла, что оказалась втянута в его чепуху. – То, что вы так легко можете завоевать собачку, не означает, что вы завоюете меня.
– Нет? – Длинные пальцы снова стали поглаживать шерсть собачки, возбуждая Петру.
Петра заставила себя поднять глаза на его лицо.
– Даже с вашими прекрасными синими глазами.
Он улыбнулся:
– А они прекрасны?
Зачем, ну зачем она это сказала?
– Вы знаете, что это так, сэр, и пользуетесь ими, чтобы достичь потрясающего эффекта.
– Вы потрясены?
– Вовсе нет.
– Конечно, вы же не лежите на моих коленях, и я не ласкаю вас. Мы же говорили о Кокетке, не так ли?
Ее щеки вспыхнули.
– Безнравственно говорить такие вещи монахине!
– Для монахини безнравственно отвечать.
– Я не отвечала!
Он молча обвинял ее во лжи и был прав. Но потом сказал:
– Прошу прощения. Нечестно играть в такие игры, когда вам некуда бежать. Итак, какой язык для вас родной?
Петре показалось, будто ее выбросили бездыханной из морской пучины, где она тонула, на твердую землю.
– Итальянский.
– Тогда ваши лингвистические способности потрясающи. Ваш французский хорош, а английский почти идеален.
– Почти?
– Увы, легкий акцент, но он очарователен.
Она улыбнулась, но тут же поняла, что ее ласкают, только другим способом.
– Как вам удалось так хорошо им овладеть? – спросил он.
Петра попыталась найти ловушку в этом вопросе, но не нашла.
– У меня была няня-англичанка, потом английская гувернантка. А как вам удалось так хорошо овладеть французским?
– У меня были французская няня и гувернантка, а главное – моя мать была француженкой и говорила с детьми по-французски. Ваша мать была англичанкой?
– Нет.
– А отец?
Петра помедлила, потом сказала:
– Да.
– Он говорил с вами по-английски?
– Нет.
– Он умер, когда вы были ребенком?
– Он ушел.
– Понимаю. А ваша матушка?
– Недавно умерла.
– Мои соболезнования. – Он, похоже, говорил это искренне. – Вы поэтому стали монахиней?
– Я прожила в монастыре несколько лет.
Он не ожидал этого и не был этому рад. Однако она не увидела ни намека на раздражение. Святой Петр, он, кажется, нравится ей, а это уже опасно.
– Сколько вам лет? – спросил Робин, но тут в ее окно резко забарабанил дождь. Она повернулась, и он воскликнул: – Чума его побери!
Поглощенные разговором, они не заметили перемену погоды. Небо затянули тучи, сверкнула молния. Прогремел гром. Карета дернулась, когда лошади испугались, а потом покатилась быстрее.
Собачка взвизгнула и забилась под сюртук мистера Бончерча. Петра пожалела, что не может сделать то же самое. Она боялась молнии. Следующая молния осветила внутренность кареты, заставив Петру отпрянуть от окна и прижаться к Робину. Вместо того чтобы защитить ее, он сунул ей в руки дрожащую собачку, а сам опустил окно со своей стороны, чтобы позвать слугу, скачущего рядом.
– Поблизости есть какой-нибудь приют, Пауик?
– Не видать, сэр! – крикнул тот в ответ, горбясь под хлещущим дождем, его лошадь испуганно вращала глазами.
Петра накрыла трепещущий комок шерсти подолом своего платья, бормоча слова утешения, которые ей самой были необходимы.
