Тайна мистера Никса - страница 7

Однако вскоре кочевая жизнь в гостиницах прискучила избалованной девице, и она решила вернуться к тихому Кешеньке. Написала извинительное письмо в Красноярск, и, к своему удивлению обнаружила, что у ковбоя есть характер. Оскорбленный изменой, Кузнецов не ответил. Не последовало отзыва на второе, третье слезные послания. Как ему не было больно, ковбой решил забыть неблагодарную. О ужас! – теперь певице навсегда закрыта дорога наверх.

Сафронова оказалась в весьма стесненных обстоятельствах, распродала драгоценности и вернулась в Иркутск. Актриса предложила свои услуги антрепренеру Гусеву, в труппе которого отсутствовала каскадная. Гусев решил, что скандальная история ветреной шансонетки привлечет публику. В самом деле, скучающие иркутские обыватели рады были взглянуть на сибирскую легенду и первое время валом валили на оперетки. Но увидев игру, услышав хриплое пение шансонетки, они испытали охлаждение. Недолго бывшая на сцене, Сафронова не приобрела еще достаточного опыта. Голос ее от неправильного применения стерся, охрип. Он могла лишь кривляться, выжимая полуулыбки, полугримасы, поэтому смешила, а после и вовсе раздражала привередливую иркутскую публику. Газеты принялись в один голос ее ругать. Рецензенты, которые несколько лет назад превозносили певичку, сегодня язвительно отзывались о ее игре. От расстройства у каскадной пропал голос. Тогда антрепренер тотчас разорвал контракт, не заплатив актрисе денег.

Бедная девушка оставалась в гостинице и безнадежно смотрела в потолок, размышляя, что лучше: повеситься или отравиться морфием, к которому ее приучил шустрый американец. А, может быть, броситься в Ангару?

В дверь постучали. Хозяин гостиницы с сальной рожей вкрадчивым шагом пробрался в номер.

– Желает ли мадам кофе?

– У меня нет денег!

– Я дам обед в долг.

– За какие услуги?

–За небольшое одолженьице… Сегодня вечером в ресторане банкет с золотопромышленниками. Не согласитесь ли вы украсить их общество?

Примадонна затянулась трубкой с морфием. «Это конец!» – и она согласно кивнула в ответ. Хозяин гостиницы довольно потер руки. «Вот и уговаривать не пришлось».

Вскоре общество забыло о прекрасной Периколе, как о многих актерах и актрисах, мелькавших на провинциальной сцене сезон-другой. А Иннокентий Петрович Кузнецов умер в Томске холостяком. Почти никто уже не помнил его страстную любовь к ветреной шансонетке. Так закончил свой долгий рассказ Никс и тяжело вздохнул. Он тоже, как и все актеры труппы, неровно дышал в сторону Сафроновой. Бедная Лиза! Говорил я ей…

Установив в красноярской библиотеке имя любимого критика, я отправилась в места, где писатель жил и творил: в студенческий город Томск.

В Томске вьюжило. Неширокие улицы завалены сугробами, жители протоптали узкие тропинки. Окна троллейбуса залепила мокрая белая метелица. Выпрыгнула из полупустого троллейбуса на тротуар, ветер в лицо бросил пригоршню липкого снега, сощурила глаза, вытерла щеки, веки. Ничего не видно. Куда идти? Спрашивать не хотела. Огляделась… в памяти всплыло: район политехнического, вот общежитие, на горе – главный корпус, а под горой – родной БИН, третий корпус университета. Здесь на последней парте в третьей аудитории влюбленный юноша нарисовал мой портрет. Конечно, рисунок не сохранился. Я подошла к гостинице, адрес, которой мне дали, с трепетом обнаружила – это же мое общежитие! Его не узнать: тогда здание рушилось на головы студентов, а ныне здесь отличный отель. Прошло целых пятнадцать лет. Как же я забыла – Ленина, 29!