– Ты счастлива, малышка?
– Я выхожу за императора, а он спрашивает – счастлива ли я! Ну, ты и шутник, дядюшка.
– Руфин, скажем так, не молод, – осторожно заметил Пизон.
– Да он любого мальчишку обскачет в постели, – хихикнула Криспина. – Ты это хотел узнать, дядюшка? Это, да? Да не волнуйся, через девять месяцев я непременно рожу наследника. Мне кажется, я уже беременна. Кстати, хочешь какую-нибудь должность? Руфинчик такой милашка, он для меня что угодно сделает. Хочешь быть префектом Рима?
– Нет, нет, – наигранно запротестовал Пизон. – Сенат тут же устроит скандал. Что-нибудь поскоромнее. К примеру – ты можешь открыть в моем банке благотворительный фонд. «Фонд поддержки детей-сирот, жертв Третьей Северной войны».
– Какие сироты, дядюшка! Война кончилась двадцать лет назад! Все сироты либо померли, либо давно выросли.
– Тем лучше для сирот. И для фонда.
– Неплохо придумано. А что еще хочешь?
– Хочу заняться каналом через перешеек в Новой Атлантиде. Хорошо бы финансирование шло через мой банк.
– Зачем тебе этот дурацкий канал? – удивилась Криспина.
– Большие деньги всегда зарывают в землю, – загадочно отвечал Пизон.
– Что-нибудь еще? Давай, проси, пока я щедрая. И главное – щедр мой Руфинчик.
– Что ты знаешь о Цезаре? Как он поживает?
– Бука. Прячется в Тибуре. Говорят, у него новый секретарь из бывших фрументариев. Хитрый до ужаса.
– Как зовут наемника?
– Не помню точно. Кажется, Квинт. Ты только погляди, эти сережки подойдут к диадеме и браслетам!
– Квинт… имя ничего не говорит.
– Ах да, я слышала, что он нанимает к себе на службу гениев. Будто бы те к нему сами бегут.
– Вот как? – Пизон нахмурился. Никто не знает, чего можно ожидать от гениев.
Сообщение Криспины ему очень не понравилось. Очень.
VII
Проснувшись, Летти долго лежала в постели и вспоминала вечер накануне. Лишь третий оклик педагога [16] заставил ее подняться. Эту сухопарую перезрелую девицу, которая уже три года изводила ее придирками, Летти терпеть не могла. Что может быть хуже дотошного педагога, который обо всем доносит матери?
– А я знаю, что ты уже не девственница, – сообщила педагог, поджимая губы.
– Я тоже это знаю, – отвечала Летти, пережевывая фаршированное яйцо. – И Сервилия знает. Так что можешь не беспокоиться на этот счет.
– Я бы ни за что не легла с таким уродом. Бр-р…
Летиция швырнула фаршированное яйцо, метя в голову старой девы, но промазала. Ну вот, сейчас эта фурия побежит жаловаться матери.
Разумеется, Летиция опоздала в лицей, а на уроках думала лишь об Элии и о том, что было между ними. Ее тело помнило минуты вчерашней близости. Их первое соединение было и не любовью вовсе, а чем-то вроде жертвоприношения – они ломали свои судьбы наперекор Фатам. Иначе было вчера: еще не любовь, но уже страсть и вожделение. Для Летти это было внове – и для души, и для тела. Она смотрела на знакомых мальчишек, и думала о том, что никто из этих неоперившихся птенцов не может сравниться с Цезарем. Несколько часов назад ее тело принадлежало Элию. Ее грудь, ее бедра, ее лоно помнили эти мгновения. Порой начинало казаться, что мальчишки слышат ее мысли – она ловила на себе их слишком внимательные взгляды.
Она ушла с занятий, и долго бродила по Риму, прикидывая, не поехать ли к Элию в Тибур. Поехать хотелось безумно. Она даже остановила таксомотор, но тут показалось, что кто-то следит за нею, и Летти отпустила машину. Ах, как трудно совладать с собственными желаниями. Как хочется их немедленно исполнить и…
