Глава 7.
Мы находим путеводную нить
Пушкинский дом-музей в Болдино был организован именно так, как я люблю. Никаких тебе стеклянных витрин с экспонатами, никаких скучных стендов… Все: мебель, картины, книги, предметы домашнего обихода выглядели так, словно Александр Сергеевич только что был здесь и по чистой случайности вышел в сад буквально за минуту до нашего прихода. На столе остались исчирканные листы новой рукописи, на диване пригрелась недочитанная книга…
Даже монументальные напольные часы, родом из XIX века, мерно тикали и невозмутимо показывали правильное время.
Несмотря на то, что Большое Болдино расположено вдали от крупных населенных пунктов (мы добирались сюда больше восьми часов!), музей не пустовал. О том, чтобы в одиночку прогуляться по залам и незаметно (!) поискать какой-нибудь тайник, нечего было и мечтать. Нас, невзирая ни на какие удостоверения, заставили обуться в гигантские всеразмерные шлепанцы, выпускаемые обувной промышленностью специально для того, чтобы истязать экскурсантов, и заставили присоединиться к организованной туристической группе.
– Болдино стало земельным владением Пушкиных, – вдохновенно рассказывала женщина-экскурсовод, – во времена Ивана Грозного. Евстафий Михайлович Пушкин был послом при дворе царя и получил этот земельный надел, чтобы иметь возможность кормиться на время службы.
Позднее Болдино перевели в разряд вотчины с тем, чтобы оно могло передаваться по наследству.
Деду Александра Сергеевича принадлежали в наших краях довольно крупные земельные владения. Но впоследствии земля была поделена между наследниками, и отцу Пушкина принадлежала уже только юго-восточная часть Болдина с барским домом. В его собственности оказалось также село Кистенево. А всего – 140 крестьянских дворов, где проживало более 1000 душ крепостных.
– Скажите, – вопросил Зайкин, вытягивая шею, чтобы экскурсовод могла различить его в толпе туристов, – а усадьба сохранилась в первозданном виде?
– Нет, дом многократно перестраивался. Но, тем не менее, сохранил все основные черты, характерные для зданий начала XIX века.
– Вот так, – недовольно буркнул эксперт, втягивая шею обратно. – И зачем, спрашивается мы сюда пришли? Надо было искать нашего Смирнова, отправителя письма.
– И где бы ты стал искать человека, умершего в 1919 году? На кладбище?
– Да хоть и там.
– Ну, дорогой, мы не в Англии, где принято создавать и хранить фамильные склепы с зарытыми в них сокровищами. Здесь, в лучшем случае, нашлась бы просевшая могилка с фанерной звездочкой. Оно тебе надо?
– …богатое собрание книг, – рассказывала, между тем, экскурсовод. – В доме-музее на Мойке (в Санкт-Петербурге) пушкинская библиотека насчитывает несколько тысяч томов на 14 языках мира. Здесь собрание несколько скромнее, и, тем не менее,…
– На 14 языках? – озаботился неугомонный Зайкин. – Это на каких же? Я столько и названий-то не знаю. Тем более что китайский и японский отпадают…
– Ну, наверное, там был польский, старославянский, греческий…
– Хватит болтать! – прошипела Елена, умиленно слушавшая экскурсовода.
