Этот жест застал её врасплох. Боромир нарушил границу, которую она сама выстроила вокруг своих воспоминаний, своей семьи и прошлого. Его взгляд, лишённый привычной надменности и колкости, казалось, проник куда-то глубже, где скрывались её тайны. Кай почувствовала себя странно уязвимой, как будто её тайна стала чуть более явной. И, возможно, именно это заставило её внезапно заговорить, как будто слова сами по себе сорвались с губ.
– Я знаю, что не выгляжу как рохиррим, – тихо произнесла она, чувствуя, как Боромир внимательно смотрит на неё.
Её внешность действительно сильно отличалась от тех, кто обычно служил Рохану. Вместо светлых волос, характерных для большинства жителей её родины, у Кай были тёмные, глубокого каштанового оттенка, унаследованные от матери. Они мягкими волнами обрамляли её лицо, и даже в полумраке блестели, придавая ей почти загадочный облик. Кожа её была светлой, но не обожжённой солнцем, как у воинов Рохана, чья жизнь проходила под открытым небом. Её черты были тонкими, мягкими и в то же время напряжёнными, как будто она изо всех сил пыталась казаться тем, кем не являлась. В ней не было той грубой силы, которой отличались жители её родины; вместо этого было нечто иное – тихая решимость и упрямая стойкость, скрытые за спокойным, но острым взглядом.
Она знала, что её внешность привлекала внимание, вызывала вопросы и недоверие – ей это приходилось слышать не раз.
– Я привык к недоверию и вопросам, – продолжила она с лёгким упрямством, переводя взгляд на меч. – Этот меч я не крал. Но и разрешение не спрашивал. Хотя моему отцу он уже не нужен… – Кай на миг замялась, ощущая лёгкую боль от собственных слов. – А у братьев есть свои.
Боромир молчал, его взгляд оставался серьёзным, но больше не было той привычной насмешки или пренебрежения. Он кивнул, как бы подтверждая, что услышал её слова, и это неожиданное понимание, казалось, пробудило в Кай странное ощущение облегчения. Она привыкла обороняться, возводить невидимые стены и скрывать правду о себе. А сейчас – пусть и не вся правда, – но часть её истории оказалась обнажена. И Боромир… не осудил её.
Некоторое время они сидели в молчании, которое было тяжёлым, но не враждебным, как будто каждый пытался заглянуть в тени прошлого другого, пытаясь найти там что-то знакомое.
– Знаешь, – медленно произнёс Боромир, словно не решаясь нарушить тишину, – все мы тащим с собой какой-то груз. У каждого из нас есть то, что мы не можем оставить, что бы ни случилось. – Он указал на меч. – Этот клинок – твоя ноша. Ты носишь его так, будто он – часть тебя. И это видно.
Кай взглянула на него с удивлением, она не ожидала такого прозрения от гондорца. Её привычное представление о Боромире – как о грубом воине, заносчивом и язвительном, – неожиданно дрогнуло. В его словах была мудрость, которая в этом мгновении заставила её понять, что он тоже носит свой невидимый груз. Возможно, это то, что делает его таким суровым.
– А что носишь ты? – спросила она, и вопрос прозвучал едва слышно, почти шёпотом, словно она не была уверена, что хочет знать ответ.
На секунду на лице Боромира мелькнуло что-то, похожее на боль. Его взгляд потемнел, словно он вспомнил что-то важное и одновременно болезненное. Он не сразу ответил, и когда заговорил, голос его был глухим и чуть более хриплым, чем обычно.
– Долг перед моим народом, перед нашим городом, – тихо ответил он. – И перед моим отцом. Он ждёт, что я… – он запнулся, подбирая слова. – Что я принесу в Гондор надежду и силу, которых так не хватает. Каждый из нас, кто покинул его стены, возвращается с чем-то или… не возвращается вовсе.
