– Так, – растерянно ответил ксендз. – Но как вы?..
– Вы познакомите меня с этим человеком… завтра, – не стал вдаваться в объяснения высокопоставленный иезуит. – Но так, чтобы нашу встречу не видели и никто о ней не знал.
– Как прикажете, – поклонился Рудзевич.
– Брат, я не приказываю, я прошу…
Голос высокопоставленного иезуита стал мягче плавленого воска.
– И не для себя лично, а во благо святой церкви и ордена.
– Слушаю и повинуюсь…
Ксендз снова поцеловал руку своего босса – на этот раз с подчеркнутым благоговением.
Генерал ордена иезуитов скороговоркой прочитал коротенькую молитву, начинающуюся словами «Pater noster…»[9], начертал над головой Рудзевича крест и закончил:
– Амен…
Ксендзу пришлось ночевать на широкой скамейке, застеленной всего лишь тонким одеялом, подложив под голову фуфайку.
В отличие от генерала, который спал на его мягкой и удобной кровати, как убитый, Рудзевич всю ночь проворочался с боку на бок. Он так и не избавился от страха перед незваным гостем.
А еще ксендз терялся в догадках: как мог генерал пройти незамеченным мимо Шарика, который обладал отменными сторожевыми качествами, и как сумел открыть замкнутую дверь?
В том, что молельню он запер, Рудзевич уже не сомневался. Многие вещи человек делает автоматически, словно это заложено в его программу на генетическом уровне.
Что касается Рудзевича, то он всегда отличался пунктуальностью и никогда ничего не забывал.
Стах Коповский недовольно посмотрел на мать и втихомолку выругался. Нет, эти старики просто невыносимы!
Каждый день мать долдонит о том, что он позорит их древний шляхетный род, связавшись с босотой, что негоже каждый вечер возвращаться домой пьяным в дым, что вредно наедаться на ночь до отвала и что ему давно уже пора жениться… С ума можно сойти!
Шляхетный род! Когда это было… Да и было ли вообще?
Старые, выцветшие от времени фотографии всегда казались Стаху окнами в Зазеркалье, которые с годами начали затягиваться, все уменьшаясь и уменьшаясь в размерах.
Паненки в юбках с кринолином, шляхтичи с лихо закрученными усами и саблями, скорее всего, бутафорскими, рысаки, запряженные в санки, в которых сидят важные паны… Давно умершее время, память, запечатленная на картоне, шляхетный гонор, густо присыпанный нафталином.
Годы, прожитые Коповскими в царской России, а затем Советском Союзе, многое изменили в мировоззрении членов семьи, сильно проредили их численность, и разбросали от Карпат до Владивостока.
Но почему-то не повезло младшей ветви Коповских, к которой принадлежал Стах, – их семейку угораздило поселиться в самой что ни есть тьмутаракани.
И этого Стах не мог простить ни отцу, который пропал, как в воду канул, в девяностом, не дождавшись полного расцвета демократии, ни матери, не разрешившей ему в свое время уехать в Москву, куда его приглашали друзья-спортсмены, впоследствии создавшие «бригаду».
Теперь они живут и не тужат (те, что остались в живых), а он перебивается случайными заработками и подачками от ксендза Рудзевича.
Мутный человек этот ксендз… В отличие от матери, которая души не чаяла в Рудзевиче, сыну было известно гораздо больше о деяниях святого отца. У ксендза было даже не два лица, а три или четыре.
В общем, Рудзевич был неплохим человеком: где добрым словом, где молитвами, а где и напоминанием о геенне огненной он вылечил многих мужиков от пьянства, заставил их работать и кормить свои семьи, помогал больным и бедным.
