– Точно, – невпопад согласился старый рыцарь. – В конечном счете страдаем мы. Я уже и забыл, когда мне платили оброк полностью. Чуть же надавишь на вилланов посильнее, так они берутся за дубины и цепы.
– А междоусобные войны, – гнул свое де Фруссар. – Я должен защищать свои земли, но граф велит мне набирать воинов для похода на Кабана.
– Кабан напал на земли его тещи и обобрал их до нитки. Его светлость не мог спустить своему вассалу подобную дерзость. Жаль, что я стар, иначе сам бы выступил в поход. Но я уже с трудом держу в руках меч. А воинов графу все же пришлю. Эх, не вовремя мы затеяли это богомолье!
– И зачем же вы его затеяли, господин де Бракери? – вступила в разговор Габриэлла. – Что заставило вас покинуть свой уютный замок и отправиться в путь?
– Вот уже скоро год, как я женился, – с достоинством проговорил рыцарь, огладив рукой бороду. – Но Бог до сих пор не дал нам с Луизой ребенка. Поэтому мы и едем в монастырь помолиться Святой Марии.
При этих словах жена его покраснела, а Габриэлла шепнула мужу, но так, что я услышал:
– Если он так хочет ребенка, пусть отправляется на войну. Глядишь, и будет ему приплод.
Де Фруссар неодобрительно покосился на нее, но промолчал.
– Расскажите лучше, Амори, что слышно при дворе нашего сеньора? Вы ведь едете оттуда, не так ли? – спросила она у менестреля, ласково тому улыбаясь.
– О, госпожа, сейчас графу не до празднеств, он готовится к войне. А где звенит оружие – поэзии делать нечего. К тому же во всем дворе не найдется дамы, сравнимой с вами красотой! Если же я не вижу перед собой предмет восхищения, я чахну.
Сотворив этот неуклюжий комплимент, менестрель скромно потупил глаза.
– Неужели? – колокольчиком залилась Габриэлла. – Я рада, что вы столь высоко цените меня, Амори. Но хоть что-то при дворе происходило? Не правда ли?
Менестрелю только такого поощрения и не хватало. Он тут же вывалил целый ворох слухов и сплетен, потому что был набит ими под завязку. Ему удалось завладеть вниманием не только женщин, но и мужчин, включая капеллана. Но стоило ему перейти к описанию любовных шалостей младшего брата графа, де Бракери громко выразил протест.
– Остановитесь, молодой человек! Незачем нам слушать истории, не приносящие чести ни тому, кто их рассказывает, ни тем, кто им внимает.
– Ну, полно вам, господин рыцарь, – возразила Габриэлла своим медовым голоском. – Наш гость не хотел вас обидеть. Эти истории давно украшают любой обед в пределах графства, превратившись в устные предания. И мы лишь немного позабавились, послушав, на какие ухищрения идет молодость в удовлетворении своих желаний.
– Вы, безусловно, правы, госпожа, – со вздохом согласился Бракери. – Я понапрасну накинулся на вас, юноша. С возрастом ощущаешь, как уходят не только силы, но и веселость.
– Ну и хорошо, – примирительно сказала Габриэлла. – Давайте лучше послушаем нашего любезного менестреля. Амори, как я знаю, вы великолепно поете песни и баллады. Не исполните нам что-либо на ваше усмотрение?
Менестрель недолго отнекивался. Он лишь скромно заметил, что немного простужен и потому голос у него хрипловатый. Затем Амори взял в руки лютню, настроил ее, пощипав струны, и сказал:
– Я спою вам балладу Гийома де Машо, стихи которого отличают безупречность и изысканность. Как никого более.
Сам я тонкого слуха не имею, но признаюсь, что заслушался. Амори пел так нежно и прочувственно, что дамы стали вытирать глаза платочками, а мужчины мечтательно улыбаться. Когда певец смолк, похвалы, расточаемые слушателями, были совершенно искренни, и если бы я имел право говорить, то обязательно присоединил бы к ним свой голос. Все наперебой стали просить спеть что-нибудь еще, и Амори вновь взялся за лютню, зазвучавшую на этот раз громко и весело.
