Я слышала, как ее ноздри тихо втянули воздух – вдох был затяжной и глубокий, Агата мысленно призывала себя сдержаться, потерпеть, возможно, велела себе сжать зубы, чтобы не показать, как все это унизительно для нее.
Унизительно...
Мои ладони, которыми я опиралась о дно ванны, сжались в кулаки.
Рука Агаты с мылом тем временем переместилась мне на плечи.
- И шею помойте, - тоном, будто указываю ей на ее место, велела я.
Агата подчинилась, намыливая шею и ключицы.
- Ниже, - сказала я.
Тихий судорожный вздох служанки за спиной подсказал мне, что прямо сейчас ее переполняет ненависть ко мне.
«Ты не знаешь, что такое ненависть, Агата, - мысленно сказала ей я. – Не знаешь, что такое унижение. Но я покажу тебе».
Схватив ее руку с зажатым в ладони куском мыла, я развернулась и второй рукой вцепилась в накрахмаленный воротник униформы горничной, а после изо всех сил потянула визжащую Агату в воду.
Мне стоило усилий, чтобы перекинуть ее через борт ванны, и не уйти под воду самой, но я справилась. Два года дружбы с Тайге не прошли даром – он научил меня драться. Без правил, без приемов, без оружия – руками, кулаками, зубами, любыми подручными средствами – как дерутся воры. Чтобы сбежать, если ты попался, нужно уметь драться. По правде сказать, и в этом я не сильно преуспела, и оба раза, когда меня ловила городская стража, все, чему учил меня Тайге, мне не помогло. Но Агату никто никогда не учил драться и защищать себя, поэтому она, не сопротивляясь, ушла под воду.
Визг превратился в бульканье, когда я заломила одну руку ей за спину, а ладонью второй изо всех сил надавила на ее макушку, не давая служанке поднять голову.
За моей спиной голосила, надрывая связки, молоденькая Бланш, пока наконец в ее несообразительную головку не пришла мысль позвать на помощь. Дверь в комнату для купания громко хлопнула, а крики Бланш и ее топот теперь удалялись от меня прочь, пока не смолкли.
Агата в воде пыталась сопротивляться. Она дергалась и упиралась, из воды доносились глухие мычания – в них было столько отчаянья, столько ужаса... – но сцепив зубы, я продолжала удерживать ее голову под водой.
«Чувствуешь ли ты унижение? – спрашивала я у нее мысленно. – Чувствуешь ли ты страх? Почувствуй. Почувствуй все, что чувствовала я. Как будто ты лишь ничтожная букашка. Ничтожная ровно настолько, что твоя жизнь ничего не значит и ее можно отнять в один миг. Ты должна испытать страх, от которого умираешь изнутри, воешь изнутри, но ни звука издать не можешь, раздавленная тисками ужаса и боли. Почувствуй. Почувствуй все, что чувствовала я – и умри!»
Во мне не было колебаний. Не было сожалений. Единственное, во что в этот момент я верила непреклонно – никому больше не будет позволено вытирать об меня ноги, унижать меня, топтать меня!..
Любой, кто посмеет – поплатится!
Я готова была утопить ее – и сделала бы это, но...
Кто-то с силой схватил меня, заставляя мои пальцы отпустить голову служанки, и поднял над водой, одновременно разворачивая к себе.
Мой яростный взгляд скрестился с холодным взглядом льдистых глаз магистра. Несколько мгновений я ничего не слышала и не видела – для меня существовали только эти глаза. Глаза человека, который держал в своих руках мою жизнь и судьбу. Все внутри меня противостояло ему в этот момент. Я не хотела отдавать то, что принадлежало мне.
Услышав, как кто-то рядом задыхается и с гортанными звуками лихорадочно втягивает в себя воздух, я скосила глаза вбок. Насквозь мокрая Агата перевалилась через борт ванны и на корточках поползла прочь, не переставая хватать ртом воздух и одновременно издавать горлом жуткие звуки. Там, где она проползала, оставались на полу лужи воды.
