Сельский староста Силин Назар Трофимович жил в просторной бревенчатой избе, с окнами, выходящими на церковь. Во дворе расположилась пара тёплых хлевов, с лошадьми и коровами, в отаре паслись два десятка его овец, в клетях кудахтали куры и повизгивали свиньи. Силин был одним из самых зажиточных на селе, ходил в рубахе из красного ситца, в зипуне, яловых сапогах, а в праздники наряжался в кафтан тонкого сукна.
Гостя он встретил со всею гостеприимностью, присущей сельскому жителю. Жена его Акулина тут же накрыла стол в красном углу, застелив его, по случаю прихода гостя, вышитой скатертью. Была подана лапша с курятиной, кулеш, обильно политый животным маслом, яичница на сале, грибы в листочках укропа. Бутылки с различными настойками отличались только цветом, а в размерах были все равны – по штофу.
Как ни сыт был Лыткин, даже после двух часов послеобеденного сна, но от такого угощения он не мог отказаться. Выпив рябиновой настойки, протер ладонью окладистую бороду, собрав её в кулак.
– А расскажи-ка мне, Назар Трофимович, что это у тебя с кузнецом приключилось? Говорят, помер? – Гордей Устинович украдкой посмотрел на жену Силина Акулину, которая, по словам Гликерии Устиновны, знала больше других о смерти Гаврилы. Та с испугом глянула на мужа, но, встретив его грозный взгляд, тут же скрылась за ситцевой занавеской.
– Помер, что ж поделать?.. Обпился самогоном, да и отдал Богу душу… Да один ли он такой? Вон, их, сколько на погосте-то отдыхают!.. – Силин кивнул на окно, из которого были видны кресты могил. – Да тебе-то, Гордей Устинович, что за забота о мужике? – Лыткин вдруг почувствовал, что староста внутренне напрягся, ожидая ответа на свой вопрос, но решил пока умолчать о подозрениях, высказанных своею сестрой.
– Так ведь, что за жизнь на селе без кузнеца? И сестра моя озабочена: лошадь подковать негде, не тащить же за сто верст в другое село? – услыхав тайный вздох Силина на его ответ, Лыткин точно убедился в скрытности причины смерти кузнеца.
– Да нет причин теперь для беспокойства, Гордей Устинович, переманил я молодого кузнеца из соседнего села, там, видишь ли, отец с сыном работали, вот и согласился парень перебраться сюда. Теперь только избу ему надо будет поставить, он недавно женился, – болтая обо всем этом, староста, по мнению Лыткина, уводил его в сторону от разговора о смерти Гаврилы, чем вызывал лишние на себя подозрения. Только вот в чем была причина этой скрытности?
Отобедав, Гордей Устинович поднялся:
– Ну, разреши, Назар Трофимович, откланяться! Премного благодарен за угощения! – он повернулся, было, к двери, но тут взгляд его упал на комод из светлого дуба, по моде, непривычной для села, заставленный безделушками. – А ты, я вижу, жизнь поворачиваешь на столичный лад? – он кивнул на кружево, по которому расставлены были разные фигурки. Подойдя ближе, пару из них повертел в руках, а одну – птицу – даже царапнул ногтем. – Ишь ты, тяжелая вещица!
Силин с угрюмостью во взгляде наблюдал за гостем. Тот всё терялся в догадках о поведении старосты. Сам Лыткин был человеком открытым, за исключением тех моментов, когда дела касались его торговли, дабы не дать конкурентам в руки козырей. А вот, что за тайные переживания были у Силина, оставалось загадкой.
Распрощавшись с хозяином, Лыткин направился домой, решив не ломать себе головы в рассуждениях о смерти – в самом деле! – какого-то мужика, решив, что всё это вздор!
