Потом была перекраска, расписывание и декорирование комодов, столов, кроликов из полистоуна, деревянных лошадок, шкатулок и стульев. Потом она волонтерила на очередном из проектов, это была выставка по дневнику молоденькой девушки гимназистки Лизы, истории, которая ее потрясла. Как в музей пришла женщина и протянув старые тетради попросила, – «возьмите, это никому не нужно». И вот так что-то почти забытое и чуть не ставшее выброшенным, вдруг переродилось, ожило и возродилось заново. Руками и душами многих неравнодушных женщин и мужчин, подростков, школьников и студентов. Там ей жутко хотелось во дворике музея устроить дорожки из донышек стеклянных бутылок, или, возможно ограждения для клумб, но общественность подперев руками бока скрипучими голосами так ее отчитала, что она, хоть и отбрила в ответ, но в душе и сердце что-то невозвратно пропало. Словно один из камушков вывалился и разбился, и как ни прилаживай, на его место больше ничего не вставало.
И вот теперь камни. И шкатулка. Янтарная шкатулка из камней самоцветов. Которые надо приладить и собрать, значит, будет как-то так.
Ну что ж. Рассыпаны камни. Высыпаны из побелевшей от солнца и дорожной пыли, круглой бумажной крышки коробочки из под конфет. Золото Москвы выцвело, красный цвет стал невнятным, растворившись в смоговом тумане, погрузив все в себя, все самые высокие концы башен, как тогда, в последний ее приезд в Москву, когда они ехали по мосту на выставку Васнецовых.
«Да теперь решено безвозвратно, я покину родные края…» – любимые строчки Есенина в исполнении Монгола Шуудана. Вот буквально сегодня переделали песню в Юдио, типа голосом Пугачёвой, но мотивчик был выдан ИИ попсовый, и прямо взъерошило. Не надо так. Не надо глубину попсою мерять.
Но камни рассыпаны. Время их разбрасывать или собирать. Такое чувство, что я как сеятель, разбрасываю и собираю, собираю и разбрасываю. Слезами поливаю, силы все оставляю. Только урожай не собираю. Не растут камни на камнях из камней.
И что есть жизненные камни? Когда начинаешь смотреть на происходящее со стороны. Как те лебедушки из «Услышанных молитв» Трумена Капоте. То, что он сказал, но так и не написал. (Или всё же написал?).
Вчера она встречалась со своими лебёдушками из прошлого. В месте где цветут красные розы. Как много красного. Выцветшего. Словно королевские гобелены французских шато и английских замков. Война белой и красной розы, где красная обрамила белую, словно кровь не смогла её потопить. Но что там было в истории, а время обычно выбеляет цвета из памяти, и разрастается белое забвение поглощая красную кровь.
Вроде и хорошо посидели, но в сухом остатке – тихая светлая грусть, от пустых разговоров, облетающая позолота былого блеска. Мимо проплывают новые героини нового времени. И громкий смех вашего стола звучит подобно гудку уходящего в дальнее плавание круизного лайнера и, кажется, надпись на его борту «Титаник». Они остаются, а ты уезжаешь, Вайолет Джессоп. Это больше не твой мир, ты ещё за лучшим столиком в ресторане, но огромную красно-серебряную люстру уже гасят. И тебе приносят последний подарок, за пирожное шу, которое ты не закажешь. Ты поблагодаришь, и долго будешь расплачиваться картой банка, которая не читается.
Мир этих женщин крутится вокруг мужчин. И все разговоры в любом итоге снова о мужчинах. Их успешность определяется подарками и статусом мужчины, который их покупает и дарит.
