Тайна забытых древностей. Записки коллекционера - страница 4

В этом и заключается замечательная особенность вернисажа – здесь не только хранят историю, но и учат бережному отношению к ней, к ее материальным свидетельствам. Приходите и посмотрите, не пожалеете, а может, что-то и приобретете.

Послан был ангел Гавриил от Бога.

Евангелие от Луки, 1:26

Давным-давно я прочитал книгу Владимира Солоухина «Черные доски» – о древнерусских иконах, страсти собирательства, счастливых обретениях, горьких разочарованиях. Словом, обо всем том, что увлекает человека, вдруг увидевшего в старой ли марке, в позеленевшей от возраста медной монете или в старинном клинке осколочек минувшего, свидетельство истории, отблеск немеркнущей красоты. Книга меня поразила. Меня всегда интересовала живопись, всегда занимала история, а тут в иконах прекрасное говорило о прошлом, а прошлое дарило радость соприкосновения с прекрасным.

Я стал искать старые иконы.

В селе Ляча Наровчатского района Пензенской области, на родине моих предков по линии отца, был храм во имя святого Николая Чудотворца. В начале тридцатых годов он разделил горестную судьбу тысяч храмов России – был закрыт и разграблен. Комсомольские активисты, а попросту говоря, молодые ребята, с гоготом вынесли из храма иконы, облили керосином и подожгли. Женщины – они, тихие страдалицы, берегли для России веру отцов – бросились спасать святые образа. Обжигая руки, они выхватили из пламени и уберегли от гибели несколько икон.

Среди спасенных икон оказался и образ, положивший начало моему собранию. Но по порядку.

Моя ровесница Люба, с которой мы были дружны с детских лет, однажды сказала мне, что у них в сарае много лет лежит старая икона. Откуда? Трогательная и печальная история открылась мне. Выхваченная из пламени, она оказалась в крестьянской избе и была помещена в правом углу горницы, который на Руси издавна называли красным. От огня верхняя часть иконы сильно пострадала и обуглилась, но изображенный на ней лик остался невредим и не утратил своей изначальной красоты. Черноту замазали серебряной краской и прикрыли вышитым полотенцем. Образ освящал эту избу тридцать с лишним лет. Хозяйка выплакивала перед ним свои горести, просила духовной поддержки, делилась печалями и благодарила за радости. Но когда она ушла из жизни, ее внук, председатель колхоза и убежденный коммунист, сослал икону в курятник.

Его дочерью и была рассказавшая мне о судьбе иконы Люба. Я загорелся. О, как мне хотелось поскорее заполучить этот образ, разглядеть его, узнать, кто на нем запечатлен! Отчего-то я был уверен, что в мои руки попадет шедевр.

«Кто знает, – думал я, – может быть, этот образ написан учениками школы великих мастеров Андрея Рублева или Дионисия».

«Грядет событие в истории русской иконописи!» – мечтал я, ожидая, когда девушка принесет икону.

Между тем тайком от отца, завернув в старую мешковину, Люба принесла ее. Дрожащими руками я взял икону и, затаив дыхание, поднес к падающему от лампы свету. Но что это?! Перед моими глазами оказалась совершенно черная доска, на лицевой поверхности которой был толстый слой сухой грязи и куриного помета. Не видно ни одной линии, которая могла хотя бы подсказать, на какой сюжет написана икона или какой святой на ней изображен. Часть доски обгорела, она рассохлась, прогнулась, две поперечные шпонки едва держались в пазах. Разочарованию моему не было предела. Но постепенно мысли мои приобрели иное направление. Это икона, сомнений быть не может! Да, она очень пострадала от огня, времени и человеческого равнодушия. Но я восстановлю ее!