И обусловлено это тем, что социальная среда любого сообщества, порожденная вечным хаосом несовпадающих, а то и вовсе непримиримых, интересов отдельных его членов и социальных групп, достаточно сложна и неустойчива. Причем, неустойчива настолько, что не только отдельные индивидуумы и группы, но и сообщество в целом в любой момент может мгновенно изменить свои идеалы на прямо противоположные.
А жизнь меж тем текла своим чередом. Я настолько забросил наш ОВЛ, что даже не читал последних номеров журнала. Мне это уже было не интересным. Морально я перерос детские утренники.
И тут грянула эта беда, которая чуть не изломала наши молодые жизни – школьников выпускного десятого класса.
Все началось с безобидного пустяка. Последнее время некоторые уроки проходили у нас в зале школы, где готовили выставку технических достижений. Половину зала занимали экспонаты, среди которых был настоящий авиационный двигатель-звездочка от спортивного самолета.
И вот кто-то из великовозрастных шалунов прикрепил к одной из его деталей нитку и протянул к своему столу. Едва учитель обращался к журналу, соображая, кого вызвать на сцену, где временно поместили школьную доску, раздавался неясного происхождения дребезг, похожий на школьный звонок.
– Звонок! – радостным хором встречали его ученики.
Учитель с удивлением смотрел на часы. Минут пять уходило на выяснение, что звонок ошибочный. Кто-то все же обреченно выходил к доске. И в это время фальшивый звонок вновь сбивал всех с толку.
Если озорник не злоупотреблял, учитель так и оставался в неведении, а минут десять-пятнадцать уроков проходили впустую, сокращая время опроса.
На уроке физики управлять фальшивым звонком вызвался Витька. К доске вызвали меня. Я с удовольствием отвечал урок, когда вдруг задребезжала фальшивка.
– Интересно, – даже не взглянув на часы, совсем не удивился физик. Он вдруг встал из-за стола и быстрым шагом направился к экспонатам, – Продолжай, Зарецкий, не отвлекайся, – сказал на ходу.
А мне уже было не до физики. Я с интересом наблюдал за учителем. Источник звука был обнаружен мгновенно. Он дернул за нитку и рассмеялся. Так же мгновенно вычислил и шалуна:
– Савич, к доске! – скомандовал он, – Быстро-быстро! Не трогай ничего! – стремительно подошел к его столу и принялся разыскивать второй конец нитки, которую Витька все же успел оборвать.
– Как он меня, интересно, обнаружил? – шепотом спросил Витька.
– Запросто. Ты единственный, кто не смотрел на него, – ответил ему.
– Савич, что молчишь? Продолжай ответ Зарецкого, – сказал физик, уже отыскавший конец нитки, привязанный к стулу, и теперь что-то собиравший на Витькином столе.
– Журналы собирает, – с ужасом посмотрел на меня Витька.
– Какие журналы? – спросил его.
– Наши, – огорошил он.
– Что молчишь, Савич? Или ты только звонить умеешь? Зарецкий, подскажи, – обратился физик ко мне, направляясь на сцену с кипой наших “подпольных” журналов.
Витька принялся что-то бормотать, а я шепотом подсказывал ему. Но физику, похоже, было не до нас – он с интересом изучал “добычу”.
Вскоре мы с Витькой замолчали. А физик, казалось, этого даже не заметил. Он листал журналы и тихо смеялся. Наконец не выдержав, рассмеялся в голос и в это время прозвенел настоящий звонок.
– Зарецкий, отлично. Савич, два балла. Урок окончен, – продолжая смеяться, объявил учитель.
– Анатолий Павлович, простите меня. Я не подумал. Больше так не буду, – извинился Витька за фальшивый звонок, о котором физик, похоже, позабыл, – Можно мои тетрадки, – робко попросил он учителя.
