Мы не ходили в школу еще с неделю, после чего нас вызвали к директору, еще раз отругали и разрешили посещать занятия.
На ближайшем комсомольском собрании Костю освободили от должности секретаря комсомольской организации, а нам троим объявили по строгому выговору “за подпольную деятельность”.
– Ну, Костя, легче всех отделался. Освободился от нагрузки и стал рядовым комсомольцем. А нам еще строгачи искупать кровью, – пошутил я.
На следующий день Костя объявил о самороспуске общества вольных литераторов. Все журналы, которые Витька собрал по всей школе, торжественно сожгли во дворе школы – то было требование директора, как сказал Сотник.
Доклад директора по нашему вопросу и восемнадцать журналов, изъятых физиком, долгое время были у меня. Через пять лет, я отдал их Людочке. Она прочла все с большим интересом, как и мою “Программу КПСС”. В период обострения болезни она читала наш бред целыми днями и смеялась от души. Ей становилось легче.
После смерти любимой все наши труды попали в мою тумбочку в казарме, где были случайно обнаружены и переданы в особый отдел училища. Мое "дело" замял начальник курса, но бумаги так и не вернули. Дальнейшая их судьба мне неизвестна.
Уже вечером из Новой Краснянки приехала двоюродная сестра Алла с мужем. Мама опасалась напрасно – бабушка была нетранспортабельной. Сестру я не видел, можно сказать, полжизни – с тех самых пор, как мы внезапно уехали из деревни после разрыва матери с бабушкой. А потому весь вечер прошел в воспоминаниях о времени, когда все еще были молодыми, а некоторые даже маленькими. Вспоминали родственников, соседей и просто тех, кого знала вся деревня:
– Как там наш батюшка?
– Служит. Постарел, а все такой же неунывающий.
– А наша церковь? Переделали?
– Что ты! Кому она нужна? У старушек уже ноги не ходят, старичков давно нет, а бывшие комсомольцы и тогда не ходили. Даже ребятишек отвадили.
– А как Сашко поживает? – напомнил ей о нашем деревенском сумасшедшем.
– Что ж ему сделается. Постарел, а все бегает с детишками, в войну играет, как когда-то с вами.
– А дед Анчутка все летает? – спросил и о деревенском гипнотизере, удивлявшем всех своими чудесами, которые по невежеству приписывали исключительно его контактам с нечистой силой. Потому так и прозвали Анчуткой.
Как ни спрашивал когда-то бабушку, она и говорить о нем не хотела:
– Нечего тебе на него смотреть, внучек. Опасно с ним встречаться. Анчутка он и есть Анчутка.
– Бабушка, а он действительно летает в корыте?
– Сама не видела, но люди говорят, летал.
Большего добиться тогда так и не смог. Колдуна, похоже, боялись все в деревне, потому что даже ребята, как и бабушка, отказывались что-либо рассказывать о загадочном старикашке.
Увидеть деда Анчутку удалось лишь через несколько лет, когда мне уже было около тринадцати. Я ждал наших ребят чуть в стороне от клуба.
– Ты ни Афанасия сынок? – неожиданно спросил меня кто-то шепотом.
Я вздрогнул, потому что стоял здесь уже несколько минут и не видел рядом с собой никого. Обернувшись, заметил сидящего метрах в десяти на скамеечке улыбающегося человека неопределенного возраста. Я твердо знал, что никогда его не встречал, но молча кивнул ему. Не знаю почему, но я не мог оторвать взгляда от его лица, освещенного солнцем так, что казалось, голова висела прямо в воздухе, а туловища не было вовсе. Приглядевшись, туловище все же увидел.
