И вот когда Адам практически разуверился, что Дениз де Бланкар здесь появится, он увидел ее на дорожке, что вела к Серпентину... Она, по всему, и сама его рассмотрела, так как тронув поводьями лошадь, пустила ее по дорожке в противоположном Адаму направлении. И сделала это настолько стремительно и расторопно, что он, обрадованный самой этой встречей, не сразу поступил так же...
Растерялся, должно быть.
Зато, когда несся за ней по аллее, уводящей не к озеру, а куда-то вглубь парка, ощущал, как кипит в венах кровь и восторг расцветает улыбкой на губах – давненько он не испытывал что-то подобное. И само осознание счастья... да, именно счастья, пьянило его...
– Вы преследуете меня? – прозвучало неожиданно звонко под сенью деревьев, и всадница поворотила коня, остановив его бег.
– Можно и так сказать, – улыбнулся ей Адам, – если, конечно, вы именно убегали, а не намеренно завели меня в самую глушь для приватной беседы.
– Нам не о чем с вами беседовать, – заявила его собеседница, вскинув воинственно подбородок.
Но Адама этим не испугала: он улыбнулся. И довольно двусмысленно...
– Спорное заявление, но... в прошлый раз, помнится, мы, действительно, обошлись без бесед. Если так вам нравится больше... – Обжигая ее насмешливым взглядом, Адам поймал под уздцы ее лошадь и подался всем корпусом в сторону всадницы.
Та отпрянула, оттолкнув его кончиком стека, но ни смущения, ни приличествующего ее статусу возмущения он в ней не заметил.
– Если вы лишь на то и способны, чтобы сыпать пошленькими намеками, то нам, действительно, не о чем говорить. Отпустите моего жеребца! – потребовала Дениз де Бланкар, дернув удила.
И Адам, конечно, не подчинился. Лишь всмотрелся особенно пристально в глубину ее темных, обсидиановых глаз и спросил с чувством:
– Так вы все-таки признаете, что узнали меня?
Девушка дернула головой, взбрыкнула, по сути, как породистая кобылка, и отчеканила с неохотой:
– Само собой, я узнала вас, Адам Гилфорд.
– Но вчера утверждали обратное.
– Вчера за нами пристально наблюдали, если вы не заметили, и ваш интерес могли счесть подозрительным.
– Отчего же? Разве мужчина не может увлечься красивою девушкой и пожелать говорить с ней?
– Вполне, но не с такими вожделеющими глазами, какие были у вас.
– Так я глядел вожделея? – Адам широко улыбнулся. – Сказал бы, что сожалею, вот только – нисколько. Я до сих пор глубоко впечатлен... нашим первым свиданием... – признался уже без улыбки. – Уверен, вы тоже. И желал бы его повторить...
Он почти был уверен, что собеседница чувствует то же, что он: восторг, предвкушение, трепет в груди – вот только умело все это скрывала. Маленькая притворщица! И как только в свои неполные восемнадцать она умудрялась быть выдержаннее него?
Еще и смотрела вон как, будто недоумевая, откуда он такой нелепейший взялся.
– Я полагала, что вы умнее, лорд Гилфорд, – будто бы с сожалением выдохнула она, – но раз уж вы то же, что все, скажу прямо: на мой счет вы ошиблись. То наше свидание было единственным и больше не повторится!
– А ведь я сказал сразу: вы не девочка для утех. Так в чем я ошибся?
– В моих побуждениях.
Они смерились взглядами. Голубой и искрящийся-черный будто смешались друг в друге до брызнувших искр...
Их лошади, будто любовники, прижимались друг к другу, колено всадницы против воли соприкасалось с его, и Адам, сократив и без того минимальное расстояние, прошептал в губы всадницы:
