Пока не могу отделаться от странного чувства: будто все эти народы вспоминают что-то общее. Как тени одной и той же древней тропы, растянутой между континентами».
Сопоставления были убедительными. Особенно поразило его слово nara – в языке яганов оно означало «вход, проход», а в даруг – «земля» или «место». В рапануйском близкий по звучанию корень обозначал «дом» или «остров».
Он начал писать статью, хотя понимал, что ее отвергнут. Но мысль звучала ясно: если культурные и лингвистические параллели устойчивы, то миграция в древности могла быть двухсторонней. Или существовал третий общий праисточник – неведомая популяция, распространившаяся по югу планеты задолго до известных миграций.
Именно тогда он впервые на листе бумаги нарисовал стрелку – не с севера на юг, как в учебниках, а наоборот. Из древнего южного очага, из сердца Белой Земли.
Вечером Шанук снова присоединился к нему.
– Ты рисовал карту? – спросил он, заглянув через плечо.
– Да. Думаю, ваши предки пришли не через Анды, а по суше. По мосту, которого уже нет. А потом – вниз, под лед.
Шанук молча кивнул:
– Дед так и говорил. Мы не пришли. Мы – вернулись.
Вечером, когда над Огненной Землей сгущались фиолетовые сумерки, Алексей сидел у костра, вглядываясь в отблески пламени. Его не отпускала мысль: все, что он слышал и наблюдал, складывалось в странную, почти невозможную картину. Чтобы окончательно сложить этот пазл, ему нужно было поговорить с тем, кто знал больше всех – с шаманом племени яганов.
Шамана звали Таука. Ему было, по приблизительным оценкам, под восемьдесят лет. Высокий, с прямой спиной, с лицом, испещренным морщинами, будто трещинами древней коры, он редко говорил – и почти никогда не на испанском. Шанук согласился сопровождать Алексея и переводить.
Они нашли шамана на склоне холма, где он в одиночестве курил трубку и смотрел на закат над каналом Бигля. Ветер развевал его накидку из шкур, в волосах поблескивали бусины.
– Мы хотим послушать твою историю, – сказал Шанук на языке племени.
Таука кивнул, не отрывая взгляда от горизонта.
– История старая, – начал он, – ее рассказывают только тем, кто умеет слушать тишину. Это не для праздных ушей.
Алексей придвинулся ближе, открывая блокнот.
– Давным-давно, – говорил Таука, – когда земля еще не знала зимы, наш народ жил под светом, что шел снизу. Мы жили внутри самой земли. Там были реки без льда и леса без звезд. Там была жизнь.
Он замолчал, словно ожидая реакции. Алексей чувствовал, как по спине пробегает холодок. Шаман говорил не метафорами. Его голос звучал как передача знания.
– Почему вы ушли оттуда? – осторожно спросил он через Шанука.
– Великая трещина открылась. Огненная вода вышла из недр и сделала дыхание тяжелым. Свет стал черным. Тогда наши старейшины повели народ наверх – сквозь камни, вверх к холоду. Мы вышли наружу. Там не было тепла, но было небо.
Алексей замер, мысленно отмечая каждую деталь. Тепло под землей. Лес. Внутренние реки. Катастрофа – возможно, извержение? И восхождение наружу…
– А где была та земля? – спросил он.
Таука поднял руку и указал на юг, в сторону Антарктиды.
– Там, где лед прячет старую кровь Земли. Там, где белый свет льется из-под ног.
– Великая Белая Земля, – прошептал Алексей. – Так это не аллегория…
Шаман посмотрел на него впервые за вечер. Его глаза были ясными и спокойными.
– Ты слышал. Что ты сделаешь с услышанным – это уже не наша история.
