Эта речь неожиданно тронула Аннабел и наполнила странной меланхолией. Для нее любовь была роскошью, на которую она никогда не позволяла себе надеяться. Слишком уж легкомысленно требовать какой-то любви, когда речь идет об элементарном выживании.
Однако она дружески коснулась затянутой в перчатку руки девушки.
– Желаю вам найти такого, – искренне шепнула она. – Может, и не придется долго ждать.
– Похоже, все мы нуждаемся в помощи в той или иной форме, – заметила Лилиан, доброжелательно, но оценивающе оглядывая Аннабел.
– Хмм… я не возражала бы попробовать на вас…
– Что именно? – вскинула брови Аннабел, не зная, смеяться или возмущаться.
– До конца сезона осталось всего несколько недель, – пояснила Лилиан. – А это, полагаю, ваш последний. То есть, говоря без обиняков, мечты выйти за человека вашего же круга испарятся в конце июня.
Аннабел настороженно кивнула.
– В таком случае предлагаю…
Лилиан вдруг замолчала.
Проследив за направлением ее взгляда, Аннабел тихо застонала при виде высокого темноволосого мужчины.
Джентльмен, так неожиданно помешавший интересной беседе, оказался Саймоном Хантом – человеком, с которым никто из четверых не желал иметь дела – и по вполне веским причинам.
– Прошу учесть, – пробормотала Аннабел, – что для меня идеал мужа должен быть полной противоположностью мистеру Ханту.
– Какой сюрприз, – съязвила Лилиан, поскольку все были совершенно согласны с вышесказанным.
Можно простить человека за стремление подняться повыше по социальной лестнице, если при этом он обладает манерами и лоском, достойными истинного члена общества. К несчастью, Саймон Хант не мог похвастаться такими качествами. Невозможно вести учтивый разговор с собеседником, который всегда говорит то, что думает, независимо от того, какими нелестными и даже оскорбительными бывали его высказывания.
Вероятно, мистера Ханта можно назвать красивым. Аннабел предполагала, что некоторые женщины находили его мужественное лицо и мускулистую фигуру достаточно привлекательными. Даже она была вынуждена признать, что есть нечто неотразимое во всей этой едва сдерживаемой мощи, заключенной в строгую черно-белую клетку официального вечернего костюма. Однако грубость и сварливость характера легко затмевали весьма спорные достоинства Саймона Ханта. Его натуре равно были чужды чувствительность, идеализм или тонкое восприятие элегантности и светской грации… сплошные фунты и пенсы, эгоистическая, хваткая расчетливость. Любой человек в его положении совестился бы столь вопиющих недостатков воспитания, но Хант, очевидно, задумал превратить порок в добродетель, поскольку обожал издеваться над обычаями, ритуалами и приличиями аристократов. Холодные черные глаза постоянно искрились весельем, словно он насмехался над всеми и каждым.
К облегчению Аннабел, Хант ни словом, ни жестом не давал понять, что помнит ту давнюю встречу в панораме и украденный в темноте поцелуй. Но ведь и она, по мере того как шло время, почти убедила себя, что все это было лишь плодом разгоряченного воображения. Теперь случившееся уже не казалось реальным, особенно ее страстный ответ на поцелуй дерзкого незнакомца.
Многие люди, вне всякого сомнения, разделяли неприязнь Аннабел к Саймону Ханту, но, к досаде высших лондонских кругов, он поднялся так высоко не за тем, чтобы падать вниз. Он явно пришел, чтобы остаться. За последние годы Хант нажил огромное богатство, приобретя контрольные пакеты акций компаний, производивших сельскохозяйственное оборудование, суда и двигатели локомотивов. И несмотря на неотесанность Ханта, его приглашали на все балы и вечеринки, потому что такое состояние стало невозможно игнорировать. Хант олицетворял собой угрозу, которую представляли промышленники многовековой английской аристократии, занимавшейся сельским хозяйством. Поэтому знать с плохо скрытой недоброжелательностью взирала на чужака, хотя и пускала в свой замкнутый кружок. Хуже того, Хант даже не давал себе труда изобразить смирение и искренне наслаждался тем, что нагло врывается туда, где ему вовсе не были рады.
