Тайный Союз мстителей - страница 40

– Сегодня у меня для вас два предложения. Выкладывайте, что вы о них думаете. Первое: с сегодняшнего дня мы наш сарай больше не называем сараем. Это наша «Цитадель». Во-вторых, нам нужно придумать приветствие, которое знали бы только мы. Предлагаю вот какое. – Он согнул правую руку в локте и приложил ее к груди. – Сейчас Друга объяснит, что это значит. – Альберт сел на один из пустовавших ящиков.

– Об этом я читал в одной книжке, – начал Друга. – Но, может быть, и вам понравится. Цитадель – это вроде крепость такая. Оборонять ее хорошо, а вот штурмовать – трудно. Ну, замок вроде. Лет двести – триста назад рыцари в таких крепостях жили. А теперь насчет приветствия. Это индейцы так здоровались друг с другом. Согнутая рука на груди означает «Свобода над сердцем». Хотите – можете только руку прикладывать, а хотите – и слова говорите.

Темпераментный Калле первым вскочил и воскликнул:

– «Свобода над сердцем»! Это нам подходит.

– Если делать так, как ты делаешь, – она у тебя над пузом, – съязвила Родика. – Надо руку выше поднимать.

– Выше так выше. Главное, что свобода над сердцем, – повторил Калле.

– А кто больше всех орет, у того она только на языке! – вставил Ганс. – Но я все равно «за».

Теперь уже не понадобилось никакого голосования. Десять рук сразу же были приложены к груди. И кто выкрикивал, а кто и тихо говорил:

– «Свобода над сердцем»!..

Быть может, не все сразу осознали глубокий смысл этих слов, но инстинктивно ребята почувствовали его. Никто из них и не представлял себе, что такое свобода, где она начинается и где кончается. Свобода – великое слово. Она может возвысить человека. Однако завоевать ее способен только тот, кто знает, в чем она заключается.

Ребята из Тайного Союза мстителей не знали этого. Свобода для них была тем, чего им в эту минуту больше всего хотелось. Всем тем, о чем они мечтали.

– Ну как, принимаете приветствие? – спросил Альберт все еще бормотавших ребят.

– Ясно, принимаем! Я ж сказал, – объявил Калле, как всегда полагавший, что он один значит столько же, сколько все остальные, вместе взятые.

Ну, а насчет «Цитадели»? – снова спросил Альберт.

– Вроде ничего звучит, – пискнул Манфред Шаде. – Можно согласиться.

– Хорошо, – сказал Альберт. – Теперь поговорим о Сынке. Откуда вы знаете, что его сцапали? И вообще, что он натворил? – Альберт произнес эти слова с таким спокойствием, как будто известие об аресте одного из членов Союза никого из них не испугало. Напротив, он говорил как бы с гордостью: глядите-ка, полиция против нас! Ведь по силе и могуществу противника мы часто измеряем и собственное значение…

– Вальтер слышал. В конторе у бургомистра, – отвечал Вольфганг. – Он за продовольственными карточками ходил, а там как раз говорили о Сынке.

– Выкладывай, Вальтер! – обратился Альберт к высокому парню с глазами навыкате.

– Я пошел за карточками, – начал Вальтер, – за основными и дополнительными для матери – она у меня чахоточная. Тут всегда надо ухо востро держать, а то сразу забудут эту дополнительную карточку. Это они умеют. Ну вот, вхожу я в контору, уж не помню в котором часу, но народу много было: и Вильке, и Байер, и этот Шульце-старший, и еще много других…

– Чего мелешь-то? Давай в темпе! – прервал его Ганс.

Вальтер и впрямь был ужасный болтун, никогда он не мог рассказать что-нибудь коротко и ясно, все-то ему хотелось передать до мельчайших подробностей. Стоило его спросить, какой дорогой он пришел, как он обязательно начинал перечислять все выбоины и колдобины, повстречавшиеся ему на пути, аккуратно распределяя их по величине и глубине, не забывая поведать и о том, на каком именно треснувшем камне проросла трава. К тому же он без конца повторял эти подробности. Говорил он, никому не глядя в глаза, – взгляд его перебегал от одного к другому. Время от времени он робко заглядывал в лицо своему собеседнику и сразу же пугливо отворачивался. Ребята его не очень любили, и виноваты в этом были не только его глаза…