Мои ноги скрипят по голым половицам моей крошечной спальни. Я зеваю, потягиваясь на секунду, пока кончики пальцев почти не достигают лампочек на потолке. В этой комнате я чувствую себя гигантом.
Я подхожу к двери своей комнаты, хватаю ручку и…
Оно не поворачивается.
Паника, которая покинула мое тело, когда я поняла, где я сейчас нахожусь, снова обострилась. Дверь заперта. Винчестеры заперли меня в этой комнате. Нина заперла меня в этой комнате. Но почему? Это все какая-то больная игра? Неужели они искали какого-нибудь бывшего заключенного, которого можно было бы запереть здесь, кого-то, кого никто не пропустит? Мои пальцы касаются царапин на двери, гадая, кем была последняя бедная женщина, оказавшаяся здесь в ловушке.
Я знала, что это должно быть слишком хорошо, чтобы быть правдой. Даже несмотря на невероятно грязную кухню, это казалось работой мечты. Я знала, что Нине нужно было проверить биографические данные. Наверное, она заперла меня здесь, думая, что никто меня не пропустит.
Я вспоминаю десять лет назад, ту первую ночь, когда дверь моей камеры захлопнулась, и я знала, что это будет мой дом на долгое время. Я поклялась себе, что если я когда-нибудь выберусь, то никогда больше не позволю себе оказаться в ловушке ни в какой ситуации. Однако прошло меньше года после того, как я вышла, и вот я здесь.
Но у меня есть телефон. Я могу позвонить в 911.
Я хватаю телефон с комода, где оставила его. Сегодня у меня был сигнал, но сейчас его нет. Никаких баров. Нет сигнала.
Я застряла здесь. Только одно крохотное окно, которое не открывается, выходит на задний двор.
Что я собираюсь делать?
Я еще раз тянусь к дверной ручке, гадая, смогу ли я как-нибудь выбить дверь. Но на этот раз, когда я резко поворачиваю ручку, она крутится в моей руке.
И дверь распахивается.
Я выхожу в коридор, учащенно дыша. Я стою так некоторое время, пока мой пульс замедляется до нормального. В конце концов, меня никогда не запирали в комнате. У Нины не было какого-то безумного заговора, чтобы заманить меня туда. Дверь просто застряла.
Но я не могу избавиться от этого неприятного чувства. Что мне следует выбраться отсюда, пока я еще могу.
Когда я утром спускаюсь вниз, Нина систематически разрушает кухню.
Она вытащила все кастрюли и сковородки из шкафчика под прилавком. Она вырвала половину посуды из-под раковины, и несколько из них валяются разбитыми на полу кухни. И вот она роется в холодильнике, беспорядочно выбрасывая еду на пол. Я с изумлением наблюдаю, как она достает из холодильника целый контейнер молока и швыряет его на пол. Молоко тут же начало хлынуть, образуя белую реку вокруг кастрюль, сковородок и разбитой посуды.
"Нина?" Я говорю осторожно.
Нина замирает, ее руки сжимают бублик. Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня. "Где это?"
– Где… где что?
«Мои записи!» Она издает мучительный крик. «Я оставил все свои записи для сегодняшнего собрания родительского комитета на кухонной стойке! А теперь их нет! Что ты с ними сделала?»
Прежде всего, с чего бы ей думать, что ее записи лежат в холодильнике? Во-вторых, я уверена, что не выбрасывала ее записи. Я имею в виду, что я уверена на девяносто девять процентов. Есть ли хоть малейший шанс, что на прилавке лежал маленький скомканный листок бумаги, который я сочла мусором и выбросила? Да. Я не могу исключить такую возможность. Но я была очень осторожна и не выбрасывала ничего, кроме мусора. Честно говоря, почти все было мусором.
