Каждая страница открывала обряд, ритуал, след. Некоторые были туманны – «принеси тень с холма в сосуд, когда ветер дует с востока», другие – завуалированы символами, загадками. Одна из записей говорила о зеркальном озере, что появляется лишь в полнолуние в дальнем ущелье. Там якобы можно увидеть своё «отражение, которое слушает» – если не боишься потерять голос. Другой – о трещине в скале, в которую нужно сказать своё имя шёпотом трижды, чтобы услышать, кто его шепчет обратно. Каждое упоминание приводило Аой к новому пути, новому испытанию. И все они сходились к одному: к раскрытию Истинного Якоря. Фонарь в роще – лишь часть. Лишь врата. Но за ними было что-то куда глубже. Что-то, что слушает её уже сейчас. И она пошла дальше.
Аой шла по тропе, давно поросшей мхом. В руке она держала амулет, который теперь слегка покалывал ладонь, будто реагируя на близость чего-то важного. Путь к озеру был описан в дневнике: “Ищи камень в форме руки. От него – семь шагов на север, три – на восток. Озеро появится только в тишине. Смотри не глазами – дыханием.” Она нашла камень. Он и вправду напоминал ладонь, выброшенную из земли. Когда она прошла указанные шаги и остановилась – ничего не было. Лишь мрак, листья, серое пространство между деревьями. Но потом… Ветер исчез. Вся тишина мира сконцентрировалась в этой точке. Даже её собственное дыхание стало чужим, ненужным. И тогда между стволами, словно отразившись от самого воздуха, появилось озеро – гладкое, как полированное стекло. Оно не отражало луну. Не отражало её. Оно отражало… что-то другое. Воду нельзя было назвать просто водой. Это была поверхность воспоминаний. Аой подошла ближе, но остановилась. На другой стороне кто-то уже стоял. Он был высокий, но не угрожающе. В руках держал свиток, и волосы – чуть небрежные, будто он давно не заглядывал в зеркало. Его одежда была поношенной, как у человека, который давно в пути, но ткань – хорошая, с вышивкой на вороте. Жреческая. Он стоял уверенно, но глаза… глаза были будто у тех, кто потерял что-то важное и всё ещё ищет, не зная, что найдёт. Аой заметила, как он чуть склоняет голову – жест вежливый, даже старомодный. Он смотрел на неё не с подозрением, не с удивлением. А будто знал. Не её, но саму суть её присутствия.
«Он тоже слушает», – подумала она. – «Но слышит ли?»
Аой почувствовала странное сжатие в груди. Она не знала его, но где-то внутри – в костях, в крови, в памяти, которую она не проживала – почувствовала: он видел её раньше?
– Ты… – прошептал он, и шагнул ближе к воде. – Я видел тебя раньше. В храме. На свитке. Ты стояла у фонаря. Девушка с печальными глазами…
– Я не была в храмах. Но моя мать говорила: если имя исчезает, образ остаётся.
Мужчина кивнул ей. Он не чувствовал страха – только осознание, что он здесь не случайно. И что она – тоже.
– Как тебя зовут? – наконец спросила его Аой.
– Сейдзи. А ты, возможно, та самая кагэ-но мусумэ? Честно, думал ты будешь… не такой юной.
Его слова странно отрезанировали в Аой, она даже немного была уязвленной, словно, она не оправдала ожиданий этого незнакомца. Она не любила, когда её оценивают – даже через шутку. Особенно в этом. Особенно – когда речь шла о том, кем она стала.
– Ты ожидал кого-то древнего, с белыми волосами и глазами, затянутыми пеплом? – тихо ответила она, скользнув взглядом по воде, будто сам озёрный свет мог ответить вместо неё.
