Они пришли без звонка. Просто стояли у двери – женщина и девочка лет шести. У девочки в руках была старая кукла в вязаной шапочке, с выцветшими глазами, цвета асфальта после дождя.
Иван открыл, и первое, что почувствовал – тишину за их спинами. Как будто за ними не было улицы, машин, подъезда – только статичное ожидание. Он знал это ощущение. Это значило: с ними что-то пришло.
– Здравствуйте. Простите… я – по рекомендации. – Женщина говорила тихо, голос чуть дрожал. – Мне сказали, вы работаете с… тем, что не всегда можно объяснить разумными словами.
Он кивнул. – Заходите. Они прошли внутрь. Девочка не отрывала взгляда от куклы. Та казалась непропорционально тяжёлой для её рук – будто внутри было что-то большее, чем вата и чем там ещё набивали старые куклы.
– Как вас зовут?
– Анна. Это Лиза. – Женщина села на край стула, скромно и тревожно, как на экзамене.
– Что происходит?
Анна сжала руки в замок, глядя мимо Ивана. – Она… говорит с куклой. Постоянно. Причём так, будто там кто-то есть. Не “играет” – разговаривает. Словно отвечает на вопросы. Иногда она… поёт. Старые песни. Такие, которых она не может знать. А однажды сказала: “Бабушка сказала, что поезд придёт, и она заберёт меня, если ты не будешь слушать”.
Иван молча включил внутренний экран. Тело девочки было обычным – живое, гибкое. Но поле рядом с куклой – колыхалось, как пыль в узком луче солнечного света. Там действительно кто-то был. Не агрессивный, не тяжёлый, но плотный. Словно слой старого времени, застывший в ткани игрушки.
Лиза подняла на него глаза. – А вы… слышите её?
– Иногда, – мягко ответил он. – А ты как с ней разговариваешь?
– Просто. Она рассказывает, как ездила на поезде. Как ждала меня. Говорит, что скучала. Только она всё время спрашивает, где сумка. Я не знаю, про какую сумку она говорит.
Анна сжалась: – Моя мама умерла два года назад. Лиза тогда была маленькая. Мы так и не успели… сказать ей, что она не увидит её снова. Она часто спрашивала: “Когда бабушка приедет?” Я не знала, как ответить.
– А кукла?
– Мамино. Из детства. Мы нашли её на даче. Лиза сама нашла и достала.
Иван перевёл взгляд на игрушку. Кукла лежала на коленях у ребёнка, будто ждала своей очереди. Её пластиковые веки не шевелились, но в этой неподвижности было слишком много живого ожидания.
– Хорошо, – сказал он. – Мы посмотрим вместе. Есть вещи, которые не говорят словами – но их можно услышать по-другому. Он встал и выключил верхний свет. Оставил включённой только лампу в углу. Прибор был уже собран – и теперь, наконец, было время использовать его по назначению.
Кукла лежала на столе, как странный артефакт. Казалось бы, нет ни крови, ни запаха, ни звуков, но поле вокруг неё пульсировало, будто кто-то забыл выключить люминесцентную лампу на другом уровне реальности.
Маша внимательно водила ладонью над пластиком, не касаясь его.
– Ты чувствуешь? – спросила она.
– Да. Слой. Как заплесневевшее воспоминание.
– Или как закопчённое стекло.
Она нашла потёртую тканевую метку на спине куклы. Аккуратно распорола шов ножницами – внутри ничего, кроме старой ваты и запаха старых чемоданов. Но Маша вдруг замерла. – Вот это посмотри. На изнанке ткани – вышивка, почти стёртая: Т. К. 1962.
– Инициал. Возможно, бабушки. – Иван кивнул. – Точка входа – не сама кукла, а воспоминание, связанное с ней.
Он подошёл к прибору и активировал режим низкочастотного фонового сканирования. Устройство не загудело и не засияло – просто плотность воздуха сместилась, как бывает в библиотеке, где все читатели вдруг замолчали.
