«Присутствие стабильно. Тепловой контур слабый, но ясен», – раздался в сознании голос Лиго. «Это не конструкция. Это застывшая душа».
– Что ты думаешь? – спросила Маша.
– Она осталась. Не поняла, что умерла.
– Почему именно в кукле?
– Потому что там – последняя точка контакта. Там она – ещё была живой. А кукла – как проводник.
– Или якорь.
– Скорее – вокзал.
Он приглушил свет ещё сильнее. Помещение стало камерным, как маленький домашний театр перед началом спектакля. Иван мягко положил ладонь на куклу и закрыл глаза. Прибор тихо засветился внутренним свечением, почти что теплом, как от старой фотографии, с которой связаны светлые воспоминания.
«Я могу настроить контакт. Но она – глуха. Она не думает, что её слышат. Придётся говорить её образом», – подсказал Лиго.
Иван взял графитовый планшет, быстро набросал силуэт: женщина в пальто, со старым чемоданом.
– Перрон, зима. Она ждёт. Где-то внутри – обида. За то, что не сказали «прощай».
– А девочка – как будто должна была её встретить, – добавила Маша. – Только пришла слишком поздно.
– Или вовремя. Только в другом времени.
Он настроил прибор на визуализацию поля. На экране начала проступать тёплая, расфокусированная фигура – без чёткого лица, но с чётким намерением: остаться, ждать, передать. – Мы готовы, – сказал Иван.
«Тогда открой ей дверь. И покажи, что поезд уже пришёл», – ответил Лиго.
Кварцевый кристалл прибора начал мягко пульсировать, будто его дыхание синхронизировалось с чем-то вне времени. Иван сидел напротив куклы, но в его восприятии уже проявлялось нечто иное: перрон, засыпанный снежной крупой, и фигура женщины, стоящей рядом с чемоданом.
Она не смотрела на него. Она смотрела в пространство. В ожидание. Одетая в пальто старого кроя, с вязаным платком на плечах, она казалась абсолютно реальной – не как привидение, а как человек, забытый временем, но ещё помнящий себя сам.
Иван мысленно сделал шаг вперёд. – Татьяна Константиновна? Женщина не отреагировала. Только сжала пальцы на ручке сумки.
«Говори образом. Она не слышит, пока её имя не прозвучало внутри неё самой», – подсказал Лиго.
Иван присел рядом. – Поезд задерживается?
Она кивнула. – Уже сорок лет. Или больше.
– А кого вы ждёте?
Она повернула к нему лицо. Без злобы. Без страха. Только глаза – время, уставшее ждать само себя. – Дочку. Я должна была сказать ей, что уезжаю… но она тогда спала. Я думала – утром объясню. А утром… не было уже ничего.
– Ваша дочка – Анна. Её дочь, ваша внучка – Лиза, нашла вашу куклу. Она чувствует вас. Но ей страшно. Она не знает, почему вы сердитесь.
Женщина медленно опустилась на лавку рядом. Руки дрожали. – Я не сержусь. Я… Она сжала сумку. – Я просто… не попрощалась. Не обняла. Не объяснила. Я боялась, что она забудет. Что я стану ничем.
– Вы стали теплом. Через куклу. Через руки. Через память. Вы не стали ничем.
В этот момент пространство вокруг словно растаяло. Перрон исчез. Осталась только она. Женщина, сидящая перед Иваном – не как дух, а как память, оформившаяся в тело. И вдруг – внутри поля прибора – вспышка света, как отражение солнечного зайчика на стекле. Кристалл издал мягкий тон, словно зафиксировал переход.
«Контакт завершён. Присутствие интегрировано. Цепь расформирована. Слёз не будет – только тихое “теперь можно уйти”», – сообщил Лиго.
Женщина посмотрела на Ивана. – Спасибо, мальчик.
Потом – исчезла. Не растворилась, не рассыпалась. Просто перестала быть там, где её больше ничего не держало.
