Иван открыл глаза. Маша сидела рядом, молча. У неё были слезы, но не от боли, а от чего-то, что восстановилось в мире. Кукла лежала спокойно, без пульсаций. Как просто игрушка. Лиза подошла, посмотрела на неё, кивнула. – Бабушка уехала. К дедушке.
Пауза.
– Она больше не сердится.
Анна только кивнула, не находя слов. Иван выключил прибор. В комнате стало немного прохладнее. Но – тише. Как бывает после дождя, когда ничего не нужно объяснять.
Анна ушла, держа Лизу за руку. Куклу девочка несла в рюкзаке – не прижимала к себе, как раньше, а просто несла, как игрушку, которая снова стала игрушкой.
Иван закрыл за ними дверь и медленно обернулся. Маша сидела у прибора, облокотившись на край стола, и смотрела в уже потухший экран. – Знаешь, – сказала она, – я не думала, что когда-нибудь увижу, как кто-то уходит не потому, что его изгнали, а потому что он сам захотел уйти.
– Это… редкость. – Иван сел рядом. – Почти все, из тех, кто остался, держатся. Из страха, из боли, из привычки. Эта – просто не знала, что умерла.
– А теперь знает?
– Теперь она знает, что её помнят. Это главнее смерти.
Маша на секунду замолчала, потом посмотрела на него.
– У меня вопрос. Он, наверное, глупый… но всё же.
– Давай.
– Почему этим никто не занимается официально? Я не про шаманов и не про эзотериков в инстаграме. Я про государство, институты, лаборатории. Ведь если такие приборы возможны – почему они не у каждого врача, психолога, следователя?
Иван усмехнулся. Не иронично – грустно.
– Потому что для этого надо признать, что существует нечто, что сильнее привычной картины мира. А система построена на том, что её картина – единственно допустимая. Если ты говоришь, что «внутри игрушки живёт остаток сознания умершей», тебя либо уволят, либо используют.
– Используют?
– В интересах тех, кто не хочет, чтобы такие штуки освобождали. Прибор показывает не только духов. Он показывает поле. А поле – это влияние, ложь, страх, память, правда. А правда – это всегда удар по структуре.
Маша потёрла глаза. – Тебе не страшно?
– Нет. Он сделал паузу. – Страшно станет, когда они начнут отвечать.
– Кто?
– Те, кому не нравится, что мы видим.
Она кивнула. – Тогда надо смотреть до конца.
На приборе замигал световой индикатор: остаточное поле, затухающая вибрация. Сеанс завершился. Но Иван чувствовал: что-то осталось в воздухе. Как будто нечто посмотрело на них через куклу. Или вместе с ней. Он записал короткую пометку в журнал: «Случай 032. Кукла. Земной дух. Прощание. Эффект – стабилизация. Остаточное поле – умеренное. Появление тени наблюдения. Проверить через сутки».
Лиго тихо отозвался: «Это было правильно. Но ты прав. Кто-то уже смотрит».
Уже стемнело, когда Иван вышел на улицу. Вечер был прозрачным, холодноватым, с запахом подогретого бетона и первых весенних оживающих растений. Он просто хотел пройтись – сбросить остатки поля, как смахивают пыль со скамейки перед тем, как сесть на неё белыми штанами. После контакта всегда нужно было немного воздуха и молчания.
Двор был пуст. Даже местные коты прятались тише обычного. Он прошёл к подъезду, достал ключ – и в этот момент услышал шаги. Не тяжёлые. Не прячущиеся. Обычные.
– Добрый вечер, – сказал кто-то за спиной.
Иван обернулся. Около лавки, у соседнего подъезда, стоял мужчина лет пятидесяти. Серое пальто, аккуратная шляпа, трость. Чересчур ухоженный для этого двора. Чересчур спокойный.
