Театр теней - страница 9

В ту же зиму у нас с Жанкой состоялась первая и единственная за всю последующую жизнь серьезная ссора. Причиной послужил обыкновенный снеговик, которого мы дружно и сообща лепили до тех пор, пока я не заявила, что хочу приделать ему усы и бороду из еловых веток. Жанка тут же заартачилась, заявив, что «ненавидит бородатых мужчин» и «не позволит испортить такого красивого и белого снеговика всяким елочным мусором». Я не стала спорить, но немного погодя вернулась к снеговику и потихоньку от Жанки прилепила к его подбородку несколько хилых зеленых иголочек.

Когда на следующий день нас вновь вывели на прогулку, Жанка при виде обросшего щетиной снеговика прямо затряслась от гнева и у меня на глазах сорвала с него все до единой иголки и растоптала их ногами. Тут уж и во мне взыграла и запылала обида, и я нарочно наломала желтых осыпающихся веток с выброшенной на свалку колючей и сухой старой елки и с силой воткнула их в голову несчастному снеговику. Тогда Жанка, поглядывая на меня сощуренными, почерневшими от злости глазами, решительно подступила к снеговику, безжалостно оторвала ему голову и с размаху обрушила ее оземь, а потом несколько раз пнула снеговика ногой в грудь, пока он не развалился на куски.

Я наблюдала эту казнь широко раскрытыми глазами и беспомощно разевала рот, захлебываясь холодным воздухом, будто рыба, выброшенная на берег, но так и не смогла зареветь, потому что какая-то неведомая сила сжимала мне горло, не давая вымолвить ни слова. Что-то жестокое и страшное больно поразило меня в этой сцене, от чего я никак не могла опомниться и ходила как придавленная.

С Жанкой тоже творилось странное: она вдруг заплакала горькими слезами и умчалась прочь, и ее до вечера никто и нигде не мог отыскать. Мы встретились только в столовой за ужином, и я неуверенно приблизилась к ней и по привычке присела на стул слева от нее. Жанка, хмурясь и не глядя мне в лицо, подхватила свою тарелку и хлеб и, прижимая их к груди, гордо перешла на другой край стола. Я поглядела на нее с удивлением и обидой, а она резко отвернулась и смотрела в сторону до тех пор, пока я не опустила голову. В носу у меня щипало, глаза слезились, и я едва сдерживалась, чтобы не зареветь от обиды. Меня выручила обычная алюминиевая вилка, мокрая и теплая (наверное, ее недавно полоскали в жирной мыльной воде): я покрепче прикусила ее зубцы и просидела так, с поджатым языком, до конца ужина, изо всех сил сохраняя решительный и независимый вид.

После этого случая мы не общались несколько бесконечных тоскливых недель. Будучи негордой девочкой, я только и делала, что искала случая помириться с моей единственной и горячо любимой подругой, и не раз и не два подходила к Жанке с надеждой в глазах. Но она неизменно отворачивалась от меня и убегала прочь не оглядываясь. А потом я увидела, как она ходит в обнимку с другой девочкой, из параллельной группы, и почувствовала, что мне нашли замену, а значит, прежние времена не вернутся никогда.

Страшное это слово – «никогда». Суровое и глухое к мольбам, будто окончательно и бесповоротно захлопнувшиеся перед носом двери в другую жизнь, крепко запертые на неподвижный засов. Однажды они уже захлопнулись передо мной, навеки отделив меня от бабушки, старика с собаками, таинственного озера в глухом зимнем лесу и лошади, берущей красное яблоко. Теперь по другую сторону ворот осталась Жанка, а я только и могла, что стучаться и звать, не слыша в ответ ни единого звука, а еще наблюдать в замочную скважину, как она веселится там без меня в своем особом мире. Но эти картины чужого счастья были так же далеки и бессмысленны, как россыпь цветных стеклышек на противоположном конце калейдоскопа. А если посмотреть со стороны, то казалось, что ничего особенного и не произошло, – вот она, Жанка, никуда не делась, ходит мимо меня каждый день – только руку протяни! А между тем мы так же далеки друг от друга, как звезды в небе, и чтобы добраться с одной звезды на другую, не хватит и миллиона лет, не говоря уже о коротенькой человеческой жизни…