Читать онлайн Александр Завьялов - Театральные подмостки

В оформлении обложки использованы фотографии с https://pixabay.com/ по лицензии CC0

Александр Завьялов

Театральные подмостки

Как мир меняется! И как я сам меняюсь!

Лишь именем одним я называюсь,

На самом деле то, что именуют мной,-

Не я один. Нас много. Я – живой.

Чтоб кровь моя остынуть не успела,

Я умирал не раз. О, сколько мертвых тел

Я отделил от собственного тела!

Николай Заболоцкий, «Метаморфозы»

Действие I

Явление 1

Прощальная нелепая роль

Помню, старичок рыбак, с которым я случайно познакомился на Истринском водохранилище, сказал: «Жизнь, она такая: вроде и жуёшь хорошо, и кусаешь, сколь влезет, а она в один миг раз – и поперхнулась. Не всегда – к худу, а всё же мудрено разобраться… Не понять нам высшего разумения, не понять… Тут уж как повезёт – или на верную стезю попадёшь, или понесёт тебя по колдобинам и ухабам в саму пропастину. Сгинешь со всем своим беспутным ворохом и поминай как звали. Хорошо, ежли сразу, а то будешь прозябать, гнить в чуждой жизненной канаве без всякой надёжы». Странный старичок всё время на меня с хитрецой поглядывал и посмеивался в бороду.

Вот и моя жизнь в один прекрасный день «поперхнулась». Да так, что я даже умудрился на тот свет сбегать. Гостил я там, правда, недолго, а всё же кое-что узнать и повидать удалось. Да ещё там родственную душу встретил, любимую свою…

Случилось это, когда мне тридцать четыре исполнилось. Как и положено актёру, умер на театральных подмостках… Посчастливилось, знаете ли, прямо со сцены шагнул в вечность, да ещё в свой день рождения. Правда, получилось вовсе не так, как у великих, но… впрочем, обо всём по порядку.

Началось вот с чего. Так уж водится, в нашем театре именины и всякие там праздники на сцене справляют. Для других театров это, может, кощунство или глупость, но такая уж у нас традиция. Как Бересклет худруком стал, так и завёл эту причуду. Вроде как обстановка творческая, декорации, ещё что-нибудь эдакое… Сам сядет в зрительном зале и наблюдает… Празднуем иногда после спектакля, под бенефис именинника, а чаще просто в обычный день. На такой же свободный вечер и мой день рождения выпал, без спектаклей и репетиций.

Ещё с вечера какое-то тяжкое предчувствие давило, всю ночь ворочался. Не люблю я эти праздники, банкеты, всю эту бестолковую шумиху и возню, но Лера, супруга моя, и друзья уговорили. Однако на следующий день всё как-то сразу не заладилось. То в одно место опоздаю, то самому ждать приходиться. Чуть свет давай хлопотать, вся эта суета, спешка, бежал, торопился, и на тебе – под машину попал… К счастью, ничего страшного, ушибся малость и ладони покарябал. Ну, ещё лицом вниз брякнулся, голову зашиб, сознание потерял, чуть в кому не ухнул… В «Скорую» меня бесчувственного закинули и повезли в другой конец города. В машине более-менее очухался, само собой, сразу звонить, но телефон, как назло, куда-то подевался – то ли выпал, когда падал, то ли до этого где-то потерял. Да ещё с памятью что-то стряслось: даже свой номер не сразу вспомнил.

В назначенный час на сцену натекли дорогие гости – почти вся актёрская труппа нашего театра, родственники, друзья, персонал и чиновники разные.

Прошёл час, пошёл другой, гости потихоньку со стола закуски и спиртное тянуть стали. На малые табунки разбились и по всему залу разбрелись. Кто за кулисами притихнулся, а кто и в зрительном зале обосновался. Друг с дружкой переговариваются, и каждый норовит страшней версию запустить. Моя жена тоже ничего понять не может, белая как простыня и зелёная малость – Лера всякий раз такая, когда злится.

Только часика через два удалось мне дозвониться. Ну, ошарашил всех страшной новостью, которая почему-то развеселила уже хорошо подвыпивших гостей. Многие склонились к той версии, что, дескать, это очередная актёрская хохма, розыгрыш, дабы сунуть в праздничное шоу некую интригу. А нашу достопочтенную приму Лидию Бортали-Мирскую, любительницу колкостей и чёрного юмора, в другую крайность кинуло.

– Хитрит Бешанин, пугать не хочет…– усмехаясь, сказала она. – Переломанный лежит небось в больнице, с пробитой головой и радуется, что всех надул.

Одна только Даша Михайлова, совсем ещё молодая и наивная, и трезвая, приняла близко к сердцу сие горестное известие, даже посмела перечить нашей «великой старухе».

– Ну что вы говорите, Лидия Родионовна! – чуть не плача сказала она. – Разве можно такими вещами шутить?

Минут через двадцать израненный и с перевязанной головой триумфально взошёл я на сцену. Лера кинулась ко мне как очумелая, прижалась к груди вся такая испуганная, но счастливая, и слёзы радости виноградными гроздьями сыпались из её глаз. Все остальные тоже, конечно, обрадовались. Ахи, вздохи, давай меня со всех сторон щупать и разглядывать. Левая сторона лица – в синяках, бровь рассечена, нос распух и набок свалился. Я терпеливо сносил нудные причитания и со всякой подробностью излагал свою печальную историю, и страшен был мой рассказ.

– Вань, ты жив, значит, не пришло твоё время, долго жить будешь. Верная примета, – обнадёжила актриса Ольга Резунова, которую мы любя зовём Олёша.

Она старше меня на десять лет, но выглядит очень молодо – и тридцати не дашь. Своим обликом и манерой поведения сильно напоминает актрису Ренату Литвинову. Мне кажется, она самая талантливая в нашем театре. Ей и «заслуженную» ещё лет десять назад дали. Меня всегда поражает её безумно скачущий характер. Бывало, из безудержного веселья её мгновенно кидало в апатию, и тогда она старательно изнуряла себя и всех томной меланхолией. Зато я никогда не видел её бьющейся в истерике. Закатить скандал на пустом месте или нагрубить кому-либо – это не про неё. Я не горел желанием приглашать Олёшу на праздник, опасаясь её насмешливой и непредсказуемой натуры. Пара рюмок – и у Оли напрочь отшибает всякое понимание. И она, бедная, срываясь со всех крепей, начинает нести несусветный вздор, посвящая всех в мельчайшие подробности своей трагической судьбины – бессчетное число гражданских браков и ни одного замужества. Причём всегда выражается культурно и деликатно. Любит повторять: «Знаете, во мне любви… столько, прям столько! Надо же мне её куда-то пристроить. Вчера вот опять неудачно пристроила…» И как истинная актриса, исподволь наблюдает за реакцией окружающих, видимо, страстно желая обогатить свой актёрский багаж и наточить мастерство. Какое-либо отчуждение или даже невнимание она воспринимает, как личное оскорбление… и впадает в апатию. Но всё же на именины пришлось позвать: другие варианты представлялись ещё страшнее. Опять же её невозможно не любить.

Бортали-Мирская тоже увидела в моём происшествии некий сакральный смысл.

– Тебя, Ванюша, ангел-хранитель спас, – явила она свой мудрый взгляд. – Выдернул из цепких когтей смерти.

– Ага, он самый, – поддакнула Ольга. – У меня тоже ангел-хранитель сильный. Сильный – до ужаса… Всё время меня от страшной беды бережёт – в загс не пускает… Он ко мне постоянно насилие применяет…

Народный артист Аркадий Стылый, который младше меня на год, не преминул поддеть:

– У тебя теперь отбоя от режиссеров не будет! С таким-то носом… Завидую я тебе, Ваня, белоснежной завистью…

– Нашёл, чему завидовать. Ну, скачи, лезь под машину, делов-то…

– Да я рад бы… – напустил он на себя пафоса. – Но, сам знаешь, я уже себе не принадлежу – народу. Народному артисту рисковать нельзя…

– Да-да, конечно…

– Нет, Вань, ну правда, я понять хочу: ты сам-то что под машину полез? Каскадёра, что ли, не было?

– Каскадёр за рулём был…

– А-а-а, понятно… сам, значит. Хочешь умереть красиво… Похвально, похвально… Но тут талант нужен, вдохновение, особый настрой души… Это в гробу лежать просто, а…

– Иди ты к чёрту!

Сели мы наконец к праздничному столу, богатому и изысканному, обо мне все сразу забыли, а Лидия Бортали-Мирская свою старую пластинку поставила – давай задумку Бересклета нахваливать.

– Какой же вы молодец, Вячеслав Вячеславович! Придумали праздники на сцене справлять! – обливаясь сарказмом, восхищалась она. – А то всё гробы и гробы на подмостках… Я когда молоденька была, тоже вот так застолье устроили, так меня потом в партком вызвали…

– Лидия Родионовна, вы это уже в сотый раз рассказываете… – с усмешкой перебила Ольга Резунова. – Парткомы уже упразднили, не надейтесь…

– А я что… – отмахнулась прима. – Ваня молодец, и стол замечательный, дай Бог, не последний…

– И я, Ванюша, тебе скажу: отродясь за таким богатым столом не сиживала, – сказала самая древняя актриса Галина Вахрушевская. – Сподобил Бог… Теперь и помирать не страшно…

– Что стол! Главное, чтобы выпивки хватило… – с наигранной тревогой в голосе добавил старый актёр Алаторцев.

– За это не беспокойтесь, Лев Сергеевич, – весело обнадёжила помреж Лиза Скосырева. – Подстраховались…

– Надеюсь. Всё равно тревожливо как-то…

Все дружно посмеялись, а Алаторцев всё с тем же серьёзным видом говорит:

– А с декорациями ты, Ваня, промашку дал. «Ревизор», конечно, великий спектакль, но нам в хоромах городничего неподходяще. Нам бы трагедии Пушкина… «Пир во время чумы» – это в самый раз.

Гости веселились вовсю, и вся чинность застолья пошла наперекосяк. Моя жена Лера толкнула в бок Лизу Скосыреву, и та, опомнившись, про тост заикнулась.

Первое слово чиновник взял – фамилия его Закупоркин. Я его не звал, но это такой тип, что ни одного застолья не пропустит. Считает себя этаким благодетелем для нашей актёрской братии. И вот он расфуфырился и объявил мне благодарность за «самоотверженное и беззаветное служение Мельпомене на ниве искусства…» Грамотку дал… Сразу за ним, обнимая рюмку, поднялся мой ровесник и друг Гена Киселёв, с которым мы вместе околачивались в «Щуке». Уж завернул так завернул! Со всей художественностью и артистизмом. Не зря, видать, подмостки под ногами почуял.

– Дорогой наш, Иван Михайлович! – декламировал он. – Ваня! Невыразимость теснится в груди моей! Как сказать, обо всей той громадности любви, которую мы храним в своих сердцах? Никак не скажешь… Лишь малую толику может отразить скудная речь моя. Ни в каком другом театре нет такого актёра, как ты! Немыслимым жаром пышет от чудовищной силы таланта твоего! Все пламенеют и горят зелённым пламенным змием, лишь только прикоснутся к неизъяснимой и непревзойдённой игре твоей! Тебе покоряются любые роли! Разве передашь, сколько всего сокрыто, сколь всего таится внутри твоего душевного сооружения! Та умопомрачительная высота, кою ты взял, теряется в облаках! И никому не подвластна сия вершина!

И всё это под медленно льющуюся красивую музыку, под переливающийся свет софитов.

Ну, обняли меня со всех сторон ласковыми взорами и вплели свои поздравительные порывы в общий хор. Я даже растрогался, чуть ли не до слез. Ну а потом, само собой, все чинно выпили, поперхнулись, закусили.

После Игорь Семиренко поднялся. Самый он балагур и шутник в нашем театре. И в этом разе без его выкрутасов не обошлось.

– Думали мы, думали, что тебе подарить… – задумчиво и немного виновато повёл он речь свою. – Вроде у тебя всё есть, красавица жена, дом полная чаша, да и всякие материальные блага тебя мало интересуют, знаем, чего уж там, вот и решили… и решили подарить тебе вот что… Сеня, где там… – обратился он к актёру Семёну Решетилову.

Семён скоренько скрылся за кулисами и через какие-то секунды вынес на подмостки большую картину, обёрнутую зелёной бархатной тканью.