Я думаю, она опасна. Не ножом, не кулаками – умом. Она ждёт, как зверь перед прыжком. Но зачем? Что она ищет в этом муравейнике? Я не знаю.
Эпизод 36: Тень на прицеле
Мы – Кэп и Шило, пацаны с улицы, шестнадцать лет, хозяева этого куска асфальта в большом городе, где небоскрёбы торчат, как ржавые гвозди, а воздух воняет бензином и жареной дрянью из ларьков. Я, Кэп, мы на углу переулка, капюшон толстовки – серый, с дыркой у локтя – натянут на башку, в руках железная труба, холодная, тяжёлая, пальцы липкие от сожранного только что чебурека. Мои кроссы – чёрные, словно ламинированные – блестят от света как на параде. Шило рядом, тощий, как штырь, в кожанке, что видала виды, нож в его лапах сверкает – что эти пушки, бесполезные в ближней драке, другое дело сталь, лезвие блестит в свете фонаря, жёлтого, мигающего, как больной глаз. Наши шмотки пахнут дымом и пивом, мы тут каждый день – охраняем территорию, наш квартал, от чужаков, от банд, от всех, кто лезет. И тут мы видим её – девку. Она не наша. Она чужая.
Переулок узкий, стены в граффити – красные черепа, кривые буквы, – мусор валяется, банки гремят под ветром, что воет, как пёс. Толпа редеет, вечер тянет тени, дроны гудят уже где-то высоко, их габаритные огни режут смог. Она идёт – худющая, в серой куртке, джинсы в пятнах, кеды шнурков почти не видать. Волосы тёмные, собраны, глаза шныряют, как у кошки, но шаги медленные, будто она туристка, что заблудилась. Мы с Шилом переглядываемся, я киваю, он двигает ножом – раз, два, – и мы идём за ней.
«Кто такая?» – шепчу я, труба холодит ладонь, сердце колотится, как движок.
«Не знаю, Кэп,» – Шило сплёвывает, слюна шлёпается на асфальт, чёрный от масла. «Но она не местная. Смотри, как пялится. И задом так не виляет, как местные киски.»
Мы следим – она останавливается у ларька, где старый хрыч продаёт шаурму, мясо шипит, жир капает, запах бьёт в нос. Она что-то бормочет, улыбается, но глаза – острые, как стекло, – цепляют всё: вывеску, руки хрыча, засаленное меню. Потом идёт дальше, толкается в толпе, но не теряется, будто знает, куда идти, но не хочет, чтоб знали мы.
Мы догоняем её у старого склада – стены в трещинах, окна заколочены, ржавчина течёт по железу, как кровь. Она стоит, смотрит на башню вдали, огни мигают, как звёзды в смоге. Я шагаю вперёд, труба звенит, когда я стучу ею по асфальту, Шило рядом, нож режет воздух.
«Эй, ты!» – ору я, голос хрипит, эхо бьётся от стен. «Кто такая? Чё тут забыла?»
Она оборачивается, медленно, как будто ждала. Лицо бледное, глаза сужаются, но не дергается, не бежит. «Я туристка,» – говорит она, голос мягкий, с акцентом, будто из какой-то дыры. «Из деревни. Город смотрю.»
«Туристка?» – Шило хохочет, нож в его руке танцует, лезвие ловит свет. «Ты чё, думаешь, мы лохи? Тут не курорт, милая. Чё ты вынюхиваешь?»
Она пожимает плечами, куртка шуршит, руки в карманах, но я вижу – движения напряжены. «Ничего не вынюхиваю,» – отвечает она, смотрит мне в глаза, потом на Шило. «Просто гуляю. У вас проблемы?»
«Проблемы у тебя,» – рычу я, шагаю ближе, труба гудит, когда я поднимаю её, ветер треплет капюшон. «Это наш квартал. Чужие тут не ходят. Говори, кто тебя прислал, или звиздец тебе.»
Она не шевелится, стоит, как столб, но я чую – она не боится. «Никто не прислал,» – говорит она, голос ровный, как асфальт. «Я одна. Хотите драться – давайте. Но я ничего не сделала.»
