9. 9. Рина
Я звала его только так – Алексей. Никаких Алёш, Лёш и прочих уменьшительных имён. Мужу это не нравилось. А мы делали лишь то, что нравилось ему. Спорить, доказывать, возмущаться – легче стену головой пробить. Впрочем, он мог помочь. Со стеной и головой. И со многим другим – тоже.
– Катерина, – он звал меня тоже только так, а не иначе. Изредка – Катюша, когда у него хорошее настроение, что бывает весьма редко, – ты зачем изменила причёску? Мне не нравится. Почему ты меня не спросила, прежде чем садиться в кресло к парикмахеру?
Он дома. Он хозяин. Он хочет трахаться. А поэтому ищет повод до чего бы ему доебаться. Его целых два дня не было. Срочно нужно спустить пар. Причёска – чем не повод?
– Может, ты ещё и по любовникам бегала? – раздражается он, начиная вырисовывать в своей башке всякие будоражащие его картины.
– Конечно, – отвечаю спокойно – не выдержала. Мне бы промолчать. Нарываюсь. Возмутительное неповиновение. – По лицу только не бей.
Это предупреждение. Красная метка. Черта, за которую ему нельзя переступать. И лучше об этом сказать сразу, пока он ещё не разогрелся.
Он хватает меня за руку и дёргает на себя. Дышит тяжело и возбуждённо. Смотрит мне в лицо. Внимательно. Разглядывает. От него ничего не ускользает.
– Ты опять кусала губы, – это из разряда «ты без спроса сходила к парикмахеру».
В этот раз губы мне кусал некто другой, но лучше Алексею об этом не знать. А то рискую не дожить до следующей фразы.
– Когда ты перестанешь противиться, Катерина?
Никогда. Я ему нужна, пока сопротивляюсь. Хотя бы немного. Чтобы он потерял интерес, наверное, нужно покориться и стать по-настоящему безвольной, но я не рискую. Пока я ему интересна, у меня есть шанс получать желаемое.
Я опускаю глаза. Лучше ему не видеть, что в них. Но у Алексея на этот счёт собственное мнение. Он всегда поступает лишь так, как ему стукнет в голову.
– Я прошу смотреть мне в глаза, когда я с тобой разговариваю. Разве я многого прошу?
Он хватает пальцами меня за подбородок. Морщусь, но больше ничего не говорю. Завтра там будет синяк, но одним больше, одним меньше – критической массы отметин на моём теле это не изменит.
– Ты всегда поступаешь мне наперекор. Специально, чтобы позлить.
Специально злится он. Но внешне остаётся властным холодным засранцем. Со стороны, наверное, смотрится круто: высокий, плечистый, ноги широко расставлены. Костюм и туфли брендовые, тело в тренажёрке отполированное. Там и кубики, и бицепсы с трицепсами на месте. Там и агрегат приличных размеров. Большой и толстый.
Возможно, было бы проще, если б Алексей был мерзким пузаном, как последний муж Веточки.
– Ты испортила мне настроение. Я спешил домой, предвкушал, мечтал. И что я вижу? Ты изменила причёску. Мне не нравится эта длина. Мне не нравится этот цвет. Что за фривольная развратная рыжина? Какой-нибудь шлюхе подходит, не спорю, но не моей жене!
Так и подмывает спросить, откуда он знает рыжеволосых шлюх и не счёл бы его партнёр по бизнесу Макарский подобные слова оскорблением? У Макарского жена – рыжая. Очень симпатичная элитная рыжуля, за которую Макарский отдаст и руку, и ногу, и почку. Да что там. Возможно, и жизнь, если придётся.
Но ничего говорить мне не нужно. Он уже всё, что надо, высмотрел у меня в глазах. Его пальцы сжимаются в кулак у меня на затылке, зажимая бесстыдные рыжеватые волосы. Ухо ловит визг «молнии» на брюках мужа.
