– Мано, шени амханагия? (Манана, это твоя подруга? груз.), – Кажется это Натия.
– Хо, мере ра ико? Эртад гавизардет. (Да. ну и что? Мы вместе выросли груз.).
– Ара, апапери. Русия? (Нет… ничего… Она – русская? груз.)
– Ара. Бердзения. (Нет, гречанка груз.)
– А! Витом эхла Сабердзнетши амханагеби геколеба? (А! У тебя типа в Греции будут друзья? груз.)
– Ра амханагеби?! Эсени арсад ар мидиан. (Какие друзья?! Они никуда не едут… груз.)
– Эхла ар мидиан, мере цавлен (Сейчас не едут, потом поедут… груз.)
– Каргит ра! Ра могивидат?! (Ладно ну, что с вами?! груз.)
– Арапери! Гехумреби! (Ничего! Мы шутим! груз.)
Всё-таки в подъезде очень холодно. Он же весь продуваем насквозь. Про что это девчонки говорили? Странные они. Надо подумать или у Мерки спросить, чего это обсуждалось. Но, сейчас нет времени думать, мама явно обыскалась уже.
Хорошо, ключ не забыла взять и вошла домой на цыпочках, осторожно прикрыв дверь без щелчка.
– А эта… где эта… Афродита где? Она ещё не одета?!
– Она пошла к Мананке краситься. Ну, тушь там… ресницы всякие… – это не Элладка, а наказание.
– Да пришла я уже, тут я! – Водружаюсь в центре квартиры лицом к лицу с семьёй, кручусь, поворачиваюсь всеми боками и правыми и левыми:
– Ну, как я вам?
Папа никаких перемен во мне не заметил. Элладка хлопает в ладоши, как сумасшедшая, деда с Александросом улыбаются. Я им понравилась.
– Господи… чем я перед тобой провинилась?! – Мама не стала подбирать новые слова, – что ты сделала со своим лицом?
И это всё?! Я прямо легко отделалась.
– Ну, давайте спускаться, надо поймать такси. Мы все вместе в одну машину не поместимся, поэтому, Афродита, ты посадишь Элладу себе на колени.
Глава 3
25 Марта. «Свадьба» в среду
Ну почему я эту здоровенную Элладку должна сажать на свои колени? Всё! Всё теперь помято, моё платье коровой жёванное, хоть лицо не потекло, и то дело. Вид «старшей сестры» из «хорошей семьи» должен быть именно таким – мятое платье, сама как «чмо», потому, что «помощница по дому», ухаживает за «младшей сестрёнкой», значит, честная, порядочная, «целомудренная» – похожая на тыкву с телеги и «покладистая». Фу, какая мерзость! Это называется «жертвенность», то есть, я «жертвую собой» ради семьи. Ладно, Александрос сидит у деды на коленях на переднем сиденье рядом с водителем. Он даже не сидит, а стоит между дедыных колен. И как нас таксист вообще всех в машину пустил? Добрый, наверное. Сейчас подъедем и будем горошинками по одному из машины высыпаться. А там точно все наши стоят, но всё равно сто раз ещё по списку по фамилиям проверят. Не приглашённые в ресторан попасть не смогут.
Как я люблю всякие рестораны! Не потому, что там вкусно готовят, поесть можно и дома, есть я не люблю вообще, хоть мне никто и не верит. Мне нравится, когда все нарядные, друг с другом раскланиваются, танцуют медленные танцы и на небольшой сцене поют в живую. Когда я была маленькая и моя бабуля – папина мама была ещё жива, они несколько раз брали меня с собой в круиз на теплоходе по Чёрному морю. Конечно, я помню немногое, но в памяти застряли два шикарных бассейна, один детский – яркими металлическими цветами, а второй взрослый – глубокий и большой. Деда надевал на меня спасательный круг, и я плавала с ними во взрослом бассейне. Я этот круг ни за что не хотела снимать, надевала прямо на него платье, и таким образом юбка становилась пышнее. По всем палубам стояли деревянные скамейки с брезентами, и на них загорали женщины в широкополых соломенных шляпах с цветами. Но самым прекрасным на теплоходе был ресторан. Огромный, со столами, покрытыми белой скатертью, с фонтаном, сложенным из каменных глыб в центре зала и с настоящим, живым оркестром. Музыканты выходили не сразу, они приходили к середине вечера, попозже, рассаживались, и тогда самый главный музыкант, дунув в микрофон и постучав по нему пальцем, говорил:
