– Василий… – деда очень напряжён, – уже официально объявили о начале экономического кризиса в СССР. Это… это не «покричат»… Это – это начало конца, сынок.
– Что вы такое говорите?! – Мама перестаёт хлопать трельяжем и выскакивает из спальни, – хорошо, что дети вас не слушают! Дети… кстати, где Арис?
– У себя в комнате. Он не хочет с нами идти.
– Что значит «не хочет»!?
– А вот не хочет и всё. Иди и спроси у него сама, ну, что за девка эта Элладка! Не влезет во взрослый разговор – простудится! – Не хочет идти с нами, что непонятного? Его во дворе мальчишки и так дразнят «грек».
– Почему «дразнят»!? – пожимает плечами мама, – он и есть грек! – Мама удивляется так искренне, словно не знает, что у всех детей клички есть. Вот у меня, например, «бочка», у Элладки – «кривляка», у Ариса – «грек».
– Он и есть грек, это понятно, но дети его дразнят, и он с ними всё время дерётся.
Мама подходит к двери в спальню Ариса и громко стучит. Слышится скрежет замка.
– Он заперся изнутри.
– Ну, заперся и заперся, – папа всегда терпим к людям. Больше всего в жизни он ненавидит крик и скандалы, – не хочет идти, пусть сидит дома.
– Да! Конечно! Все люди придут целыми семьями, с сыновьями, а мы что – хуже других?!
Кажется, это надолго. Пока они будут выкуривать Ариса из его комнаты, я вполне могу спуститься к Манане и накраситься. Лишь бы Мананка была дома.
Чего она так долго не открывает? Может, ушла? Нет-нет… слышны шаги. Всё-таки, как хорошо, что мы живём в одном подъезде с разницей в один этаж. Мананка со своими родителями живёт прямо под нами.
Моя мама их хоть и не любит, но когда я говорю «пошла к Мананке», она всё время делает мне замечание:
– Что это ещё за «Мананка» такая?! Надо говорить «к Манане». Её мать опять уехала в Москву за вещами? Её когда-нибудь посадят за спекуляцию. Брат уже в тюрьме и мать посадят.
– Мам, Мананиного брата посадили за кражу. Торнике…
– О! Ты даже имена уголовников знаешь? – Мама делает притворно восхищённое лицо.
– Я просто знаю, что её брата зовут «Торнике» и всё.
– Вот и хорошо: Торнике сидит, и мать скоро сядет вместе с ним. Она же самая настоящая спекулянтка – покупает там за копейки и здесь продаёт втридорога. Что это за женщина, которая по поездам ночует и носками торгует. Это не женщина, это базарная торговка. Потому её отец от горя и напивается каждый день. А ты ходишь туда и позоришься. Будут потом про тебя говорить: «с кем эта девочка дружит? А-а-а… с дочкой алкоголика и спекулянтки и их сыном – вором»!
– Мама, причём тут «спекулянтка»? Манана учится в университете, она будет учительницей.
– Вот-вот! Какие учителя, такие потом и дети растут. Что ты за них заступаешься? Тебе Манана дороже родной матери?!
– Ну, мам…
– Вин арис? (Кто там?) – Это Манана подошла к входной двери и не рискует открывать, не спросив, кто там. У нас в городе всегда надо спрашивать «кто там?», чтоб не открыть незнакомым людям. Всякое же бывает.
– Ме вар, Афродити. (Это я, Афродита, груз.)
Слышу звук отворяемой задвижки, цепочки. Они запираются? Значит, точно матери опять нет дома. Как воняет. Дым глаза жжёт. У них дом горит, а они не чувствуют?
– Привет! Мано, у вас пожар! – Забываю обо всём и бегу к их телефону.
– Привет! Никакой не пожар, – у Мананы сильный грузинский акцент, но она очень хорошо говорит по-русски, – мы кофейные зёрна жарим. Давай, проходи на кухню. Ко мне подружки зашли, пойдём, познакомлю.
