Придворный маг ранее никогда не медлил и появлялся всегда аккурат в нужный срок. Тем более в Цитадели магическая сила бурлила потоками, и не нужно было ни накопителей, ни длительных медитаций, чтобы набрать достаточное количество энергии для кратковременной телепортации. Уж где находится кабинет его господина, Клаврен знал прекрасно, но для спасения жизни Императора предпочел передвигаться пешком из своей башни. Такое решение едва не стоило Латгардису жизни: если бы он был в кабинете один, то даже, скорее всего, не успел бы позвать на помощь. Древянка действовала очень быстро и удачно.
Обдумав все за и против, амисто, не сильно сомневаясь в правомерности своих действий, подловил придворного мага в тот момент, когда тот собрался посетить библиотеку темной Цитадели, в которой был собраны самые редкие книги, какие только могли найти. Учтиво поздоровался с нервно вздрогнувшим при виде эльфа пожилым мужчиной, проследил, чтобы тот не вернулся в свою лабораторию, скользнул в помещение и притворил тяжелую дверь.
Обстановка ему была знакома – его отец был алхимиком. Склянки, реторты и пробирки, в которых иногда бултыхалось нечто совсем уж непотребное, бурлящие составы и зелья на крохотных магических светлячках; массивные стеллажи со старинными книгами вдоль стен, несколько небольших шкафов, в которых хранились ингредиенты и уже готовые зелья; гексаграмма, притаившаяся в углу помещения, сейчас лениво помигивала алым, и изредка начерченные линии начинали дымиться, словно кто-то шкрябал по невидимой стене с той стороны реальности и разочарованно отворачивался обратно, так и не достигнув нужного результата.
Рядом с ней стояла тренога с жаровней, в которой переливались оранжево-желтым светом раскаленные угли, в одно мгновение темнея до бордового, бархатного. А на них легким пеплом покоились еще обугливающиеся клочки сожженной бумаги. Советник знал, где искать, а может, Клаврен не сильно и скрывался, будучи уверенным, что огонь уничтожит все следы.
Амисто коснулся пальцами изящной серебряной серьги в виде искусно исполненной оскаленной волчьей пасти в левом ухе – зверь осторожно держал между острыми клыками некрупный рубин, имеющий совершенно несвойственный таким камням цвет – яркий, огненно-алый, словно бушующий огонь, заключенный в кажущиеся хрупкими грани. Драгоценность послушно замерцала, отзываясь на приказ хозяина, и эльф мягко провел рукой над жаровней, словно гладил невидимое ласковое существо. По металлу скользнула яркая огненная полоса, изогнулась и вильнула длинным чешуйчатым хвостом. Пепел взметнулся вверх, будто от сильного порыва ветра, закружился над углями и неожиданно сцепился пористыми клочьями, приобретая форму и разглаживаясь. Посветлел, по проявляющемуся и восстанавливающемуся письму побежали ровные чернильные строки, написанные размашистым почерком – угловатым и жестким, сразу дающим знать о характере того, кто взял в руки это перо, оставившее следы на сожженной бумаге.
Рин не знал, что он здесь найдет, действовал скорее по наитию, нежели действительно был уверен в своей правоте. В этой жаровне могло быть сожжено все, что угодно – от неудачных составов зелий до каких-то личных записок и описаний экспериментов. Но то, что прочитал советник на восстановленном пергаменте, заставило его нахмуриться и закусить губу. Клаврен не был посвящен в его тайну, как и большинство обитающих в этом замке и за его пределами, поэтому даже не мог предположить, что кто-то сможет восстановить, казалось бы, окончательно и бесповоротно уничтоженное письмо.
