Выглянув в окно, я заметил в двадцати саженях от дороги едва различимую в сумерках карету.
«Зачем останавливаться в таком странном месте? Может, что-то случилось или нужна помощь? – подумал я и стукнул в стенку, подав знак Никифору остановиться.
Открыв дверцу, я выпрыгнул и оглянулся по сторонам.
– Ваше сиятельство, зря мы здесь встали, – недовольно проворчал Никифор. – Стемнеет скоро. Да и поговаривают, что в округе шалят лихие люди.
– Послушай, трусливый ты человек, а если там людям помощь нужна, – сказал я, доставая пистолет из коробки под сиденьем.
– Ох, ваше благородство не доведет нас до добра. Вот помяните мое слово: кончится это скверно, – Никифор бубнил всю дорогу, пока мы шли напролом через ракитник к карете.
В этот момент раздался истошный женский крик.
– Эй! Кто здесь? – бросил я, подняв пистолет.
Стоящий возле экипажа мужик пронзительно заорал и кинулся в сторону, продолжая вопить с таким ужасом, будто за ним гнались черти.
Появившись внезапно и почти бесшумно, мы, вероятно, действительно походили на выходцев из преисподней.
– А ты кто таков будешь? – прозвучал хриплый голос.
Несколько окровавленных мужиков, словно лесные чудовища, выглянули из-за кареты.
Первым шел огромный сутулый человек с топором в руке; его спутанные засаленные волосы падали на лицо. Покручивая топорище, он злобно уставился на нас с Никифором.
– Ты чего орал, малой? Этих, что ли, испугался? – бросил сутулый через плечо.
– Я думал, это мертвяки, – нахохлился, круглолицый парень с кудрявыми, как у барана, волосами. – Давеча Игнат про упырей и вурдалаков рассказывал. Вот и померещилось.
– Померещилось ему, – передразнил его сутулый. – Странники это. Мимо шли да заблудились. Верно говорю?
Он пристально посмотрел на меня, и даже не столько на меня, сколько на пистолет в моих руках.
– Шли бы вы отсюда подобру-поздорову, – отозвался кудрявый.
– Проваливайте, коли жить охота, – недобро прогоготал мужик с грязной полуседой бородой.
– Я слышал женский крик, – сказал я, продолжая сверлить их глазами.
– Показалось тебе, барин. Нет здесь женщины, только мы. Не видишь, разве, лес рубим, – коротко рявкнул рябой, показавшись из темноты.
– Вижу я, какой вы лес рубите, – буркнул я. – А чья это карета? Только не говорите, что ваша. Не слышал я, чтобы лесорубы в каретах по лесам разъезжали.
И тут снова раздался крик, а следом понеслось истеричное: «Помогите!»
– А ну, отойди! Живо! – грозно бросил я, направляя пистолет на стоявшего мужика.
Рябой недобро хохотнул и резко отскочил. И тут сверху на меня упала рыболовная сеть.
В тот же миг тяжелый сапог опрокинул меня наземь, и воздух рассек топор. Невероятным усилием мне удалось отпрянуть в сторону. Сутулый занес топор еще раз.
Вновь раздался пронзительный женский крик.
Топор взмывал в воздух вновь и вновь, и я, извиваясь на земле, словно уж, ускользал от яростных ударов, сыпавшихся на меня.
Раздался выстрел – наконец-то я нажал на курок. Здоровяк зашипел и повалился на траву.
– Ах, ты ж… – грязно выругался сутулый, но не успел договорить, поскольку кулак Никифора уложил его наземь.
По правде сказать, мой тихий камердинер был чрезвычайно жилист и силен: его большой кулак бил наотмашь так, что неприятель отлетал на пару саженей.
Наконец, я освободился из сети и, отскочив, приготовился к новому броску, но противник не двигался. Рябой был мертв.
Бородатый мужик и кудрявый юнец, увидев печальную участь своих товарищей, бросились в лес.
