– Владимир… – голос звучал так нежно, точно пение первых весенних птиц.
Он звонким ручейком отражался от стен, пробуждая вихрь эмоций. Звал за собой, уводил в такие дали, где все дышало тайной и волшебством.
Я слизывал звук этого голоса с пухлых губ, вырывал стоны наслаждения, с упоением обнимал тонкую талию. Сам задыхался от неистовой бури, что поднималась внутри. Горел в огне, который могла утолить только она.
– Ваше сиятельство, дороги дальше нет! Все размыло.
Я резко открыл глаза и недоуменно нахмурился. Первые несколько секунд не осознавал до конца, где нахожусь и что здесь делаю. А потом мой взгляд остановился на сидящей напротив Александре. Внезапно в голову сплошным потоком хлынули воспоминания о недавних событиях, и я вспомнил, как она очутилась в карете.
В проеме двери показалось обеспокоенное лицо Никифора.
– Что случилось? – я потер рукой лоб, пытаясь стереть мелькающие перед глазами образы, но память не сдавалась, настойчиво подсовывая то вид обнаженной женской груди, то пухлые губы, то стройные лодыжки.
– Не проехать дальше, говорю, – пробормотал возница. – Дерево перегородило, а объехать никак – через соседнюю деревню, да в объезд круг большой. Боюсь, лошадей загоним.
Закутавшись в плащ, я поспешно выскользнул на улицу и огляделся. Дождь хлестал нещадно, ноги разъезжались по размокшей земле, и приходилось цепляться за любой выступ на карете, чтобы не упасть в грязь.
– Гляди, Никифор, там, кажется, виднеется свет. Наверное, деревня или село. На ночлег попросимся в какой-нибудь дом, а утром будем решать, что делать дальше, – сказал я, отворачиваясь от холодных струй дождя. – Давай, только поторопись, поздно уже.
– Попробую. Но по такой-то непогоде не просто будет, – проворчал Никифор.
Я вернулся в карету, скинул промокший насквозь плащ на пол, и уже через минуту почувствовал, что экипаж разворачивается.
– Как вы себя чувствуете? – спросил я Александру, отметив, что мой голос прозвучал хрипло.
Взгляд сам собой скользнул по ее ногам и остановился на тонкой полоске чулок, видневшейся над высокими ботинками.
– Спасибо, все хорошо, – тихо сказала Александра, а я продолжал смотреть, как завороженный, и никак не мог оторваться.
Пахло сыростью, кругом царила темнота. Ночь уже давно вступила в свои права.
– Скоро будем на месте, – неизвестно зачем произнес я и, наконец, отвел глаза.
В ответ на мои слова Александра кивнула, отвернулась к окну и невольно вздохнула, окинув печальным взглядом черную стену леса.
Через некоторое время мы подъехали ко двору.
– Хозяева, открывайте! – послышался голос Никифора.
Я тотчас же натянул мокрый плащ и выскользнул на улицу.
Карета остановилась у небольшого двора. В одной руке кучера болтался тусклый масляный фонарь, а другой он с силой колотил по воротам.
– Кто такие? Не стану я кого ни попадя в дом пускать, – послышался зычный мужской голос. – Может вы тати лесные или душегубцы-разбойники?
– Болван! Что говоришь-то? Какие мы тебе тати? – возмущенно заорал Никифор. – Не видишь, его сиятельство к тебе на ночлег просится. Открывай немедленно!
Пошли минуты ожидания. Лошади нетерпеливо фыркали, чувствуя домашнее тепло. Холодный ветер пронизывал до костей, забираясь даже под плащ. Наконец, послышалось лязганье затворов, ворота со страшным скрипом стали медленно открываться.
– Проезжайте, ваша Светлость, – сказал хозяин дома, выглядывая из-за открытых дверей. – Не серчайте, но в наших краях лучше поостеречься. Много лихих людей в округе развелось.
