Тень Луны - страница 2

Шеф с ходу распекает молодых и не очень оперативников за невысокую, мягко сказать, раскрываемость, на ошибки в отчетах, за то, что не даем ему, волку розыскной деятельности, спокойно дотянуть до заслуженной пенсии. Последнее Иваныч не произнес вслух, но оно жестко и громко звучало между слов. Мы сделали приличествующие для утренней нахлобучки лица, но каждый знал – если начальство тобой довольно, ты умер. Смерти же, даже геройской, из нас не желал никто. После постановки своей молодой команде оперативных задач на день полковник достал какую-то бумагу.

– А сейчас, для поднятия, так сказать, командного и боевого духа, зачитываю!

Все напрягли слух.

– …. просьба выразить благодарность младшему лейтенанту Рудному Александру за быстрое реагирование на заявление и за проявленный профессионализм в поиске….

Я не мог не покраснеть. Неля Арнольдовна с Борщаговской письменно, на имя моего босса, благодарила за то, что я быстро, в рамках оперативно-розыскного мероприятия, нашел ее рыжего, любимого котика Пушика. Пенсионерка, одинокая дамочка, чем-то похожая на мою маму, явилась на мое дежурство в слезах, и я не мог не принять от нее заявление. Пришлось полазить по борщаговским подвалам….

Все коллеги рассмеялись и зааплодировали. Мои первые милицейские успехи. Я постарался выдержать на лице всю серьезность момента, ибо ситуация обращалась банальным стебом.

– Учитесь у Рудного реагировать на проблемы граждан, – сохраняя серьезность и веселясь одними глазами, объявил Иваныч. – А теперь, хлопцы, все за работу. Дел по горло.

Вместо «по горло» шеф на самом деле употребил иное слово, но вся команда и так знала, что ментовские будни несут бездну хлопот и требуют от оперативников воли, смекалки и конечно, человеческой отзывчивости.

Именно с такими мыслями я и приступил к сегодняшнему дежурству.

– Саня, – позвал меня Иваныч. – Я отъеду. Что-то серьезное – сразу набирай меня.

Все разошлись со своими задачами, а я направляюсь в «дежурку». Вроде пока спокойно, но что-то непонятное скребло по душе. Надеюсь, без серьезных происшествий пройдет день, хотя такого в нашем деле – не бывает. Мы сами выбираем свой путь.

И дежурство, надо отдать должное моим внутренним просьбам, проходило более-менее нормально. Принял заявления по нескольким кражам, грабеж, драка, но «тяжеляка» (тяжких преступлений) не было. Хотя и понимаю – раскрой я по горячим следам «тяжеляк», здорово поднял бы собственный рейтинг в глазах Иваныча и ребят. Амбиций и тщеславия у меня, молодого и борзого опера, хватало.

* * * *

Он появился сразу после обеда. Худощавый, поджарый старик, или не старик, а мужик, повидавший жизнь – возраст его трудно определить, он напомнил мне моих университетских преподавателей. Очки и бородка придавали ему вид ученого-интеллектуала, накатавшего не одну научную работу, костюм был явно с прошлого столетия, а завершали портрет оранжевые башмаки, какие уж ни на ком не встретишь. Такой стиль я давно не видел. От визитера, зашедшего заявить о факте правонарушения, веяло тревогой, причем тревогой с уточнением…. Необычной.

Он окинул взглядом коридор отделения, словно еще раз врубаясь, куда он попал, убедился, что пришел по адресу, и, наконец, уставился в стеклянную будку «дежурки».

На меня.

Несколько месяцев работы в среде, где каждый день видишь человеческую беду в разных ее размерах. Да, беда и несчастье, как и ботинки, тоже имеют свой размер, величину боли, уровень горечи слез. Ты должен вникать, определять, сострадать, хотя по закаленным лицам старших оперов я понимал – они давно к любому размеру привыкли, и нечто незаурядное по тяжести и форме содеянного должно случиться, чтобы поменялись выражения этих самых лиц. Но одному навыку я уже обучился. Видя очередного заявителя, по его лицу я мог сосканировать, с каким размером он пришел.