Однажды, когда он ещё был парубком, сестра скомандовала: «Опусти веки!» и тут же придавила их с такой силой, что внутри заиграли разноцветные блики. Поначалу это вспугнуло Матвея, он даже было обиделся на неё, но затем стало явственно и ясно, что все цвета увидел внутри себя в виде непонятных разноцветных проблесков. Тогда он начал на ощупь учиться различать цвета: трава зелёная, как вся природа летом, сарафан Татьяны красный, как огонь, репа жёлтая, как солнце, вой ветра серый, как туман.
– А небо цвета какого? – спросил он однажды.
– Цвета водной глади, – ответила сестра и тут же отвела его на берег реки.
После такой проказы сестры, долго размышляя, пришёл к выводу: Бог создал нас такими, что внутри нас имеется всё, что нужно для жизни, а может, и поболее…
И сокровенные тайны сотворения мира начал обдумывать в своих размышлениях и обнаруживать некоторые сходства. Сестра была для него всем: глазами, поводырём, да таким толковым, что он всегда знал, куда идти, и никогда не спотыкался. А сегодня как раз тот день накануне Петрова праздника, когда односельчане ходили караулить солнце на околицу, жгли костры, девушки выбирали суженного, гуляли до рассвета, вот именно в тот день, десять лет назад, Татьяна и наметила себе жениха, смиренного… да чтобы не был пьяницей и руки не распускал… Теперича у неё муж имеется и народились дети, потому и прощаться с ней не трудно.
Эх-хе-хе, важную роль в его жизни сыграла сестра, ещё не предполагая, что и в грозном будущем она станет ему опорой…
А пока он шёл в монастырь и был в таком упоении, что не мог сдержать слёз от предвкушения, что вот-вот ступит его нога на землю благодатную, так он близок к братии, втайне надеясь, что его примут: прошёл слух, что на их попечении уже содержались незрячие люди. Потому сам и попросил отца и матушку, чтобы ближе к монастырю отвезли.
Кафтан из домотканого чёрного сукна, синяя из обыкновенного холста рубашка выдавали в нём выходца из семьи обеспеченного простолюдина. Время от времени он поправлял картуз. Издали долетали игривый шум полей, бегущее журчание ручья, привольное порхание птиц, стрекотание кузнечиков. Откуда ни возьмись появился приблудный пёс и ткнулся носом в его ногу.
– Ах ты, то есть будешь божья тварь… – Матвей наклонился и приласкал лохматого животного.
Рядом волнами набегал шум, по той же дороге чинно шли паломники, да так говорливо, что в его голове стоял гул, будто рабочие пчёлы с обножкой стремились в улей. Шли с бедами, с огорчениями, а то и с благодарностью к старцам. Среди них были и бедняки, и богачи. Спешили заполнить обитель, искали утешения, может, какого-либо наставления. Всё это создавало гармонию Великого праздника в перезвон с колоколами, доносившимися изо всех храмов сей округи.
– Матвей! Это ты-то будешь? – вдруг кто-то окликнул его и положил руку на плечо, хотел было развернуть, но Матвей удержал руку незнакомца, потрогал тыльную сторону, прощупал пальцы.
– Фома Косой. Признал я тебя.
– Не поопаслился, срядился один, не сказал никому? С самой Ивановки идёшь?
– Раздумывать уж некогда, меня не удержишь. Мои батюшка и матушка помогли. Запрягли лошадь, только и осталось увезти меня.
Фома Косой ускорил шаг, догоняя свою телегу медленно, переведя дыхание, позвал односельчанина:
– Айда в нашу телегу. Блукать будешь.
Матвей не видел ни потного лица Фомы, ни извилистых очертаний дороги, но всё чувствовал и знал, куда ступает нога его.
