Тень монаха - страница 12

– Хоть сам я не зряч, но знаю, куда идти, чтоб не споткнуться. А вот и псина прибилась, – ответил добродушно.

Уже впрыгивая в телегу, Фома выкрикнул:

– Вы не стеснены землёю, земли у вас много, и хлебом вы не бедствуете. Зачем в иноки?

Матвей продолжал свой путь, потрясывая бородой; в возвышенной посадке головы угадывался природный ум, в независимом стремлении постичь истину самому – ревнитель уединения.

– Во обители жить надобно мне…

Матвей шёл и чувствовал, как лучи июньского зенитного солнца прямо, не оставляя тени, освещали сей блаженный уголок. Неподалёку от монастыря он присел на камень. Поначалу споткнулся об него, потом решил – это маленький привал. Прислонился головой к посоху, придерживая его рукой. Ни о чём другом не думалось, только о том, что среди яркой многозвучной жизни природы лишь подвиг Спасителя Христа напоминал о мученической смерти будущему послушнику. Тогда, в самый зенит, померкло солнце и сделалась тьма по всей земле.

Поглощённый возвышенными мыслями, Матвей достиг точки соединения чувств земных с небесными. Ему казалось, что с ним говорила его душа, а в голове звучал шёпот Христа: «Свершилось», и разливался тихий и чудный звон незримых колоколов, который должно быть слышали блаженные старцы по ночам, раздававшийся близ пещер, вещая, что здесь воссияет благодатью Божьей иноческая жизнь. «Свершилось» – висело над ним и переливалось будто радуга над рекой после дождя при появлении солнца. Словно сам Христос вёл Матвея к монастырю, освещая дорогу своим шёпотом.

Наконец Матвей очнулся от раздумий, уже прижимая картуз к груди, взволнованно оглянулся в сторону ограды монастыря. Он чувствовал его всей кожей, наложил крестное знамение, поклонился. Вокруг обители кипучая жизненная сила лесов, гор так и играла, шумела дубрава, природа за рекой Самарской блестела всею могучестью летнего убранства, из полей доносился терпкий аромат ядовитого адониса.

К Матвею присоседились воробьи с громким чириканием, и «гуррр-гуррр-гуррр» ворковали голуби. Лохматая псина продолжала то ластиться, подсовывая морду под руку, то лаять, призывая попутчика продолжить путь.

День дышал сверкающим зенитным солнцем. Ничто не отвлекало и не смущало Матвея в этом пути. Ему уже была ведома борьба с самим собой. В те минуты он старался не подвергаться соблазнам и читал псалмы наизусть. И каждый раз во время молитвы в родительской крестьянской избе всё в нём умолкало и обращалось в потребность любви к Богу, к чистоте, к уединению.

Матвей распрямился, перевёл дыхание и предположил, что где-то должна быть тропинка к основной дороге, ведущей к воротам обители. Он шёл спокойной поступью, лишь острый слух и обоняние помогали незрячему. Со стороны не сразу было понятно, что он слепой.

– Эй, мужик, собаця не кусает? – крикнул требовательный бабий голос и отвлёк Матвея от сосредоточенности.

Оказывается, молча бежавший рядом пёс кинулся прямо под ноги бабе, когда она окликнула Матвея, и тут же оглушительно залаял.

– Ах, божья тварь, – подал голос Матвей, и лай пса умолк.

– Буде хороший ты. Если мужик хороший, то и баба по нём. Может, ты не прочь жениться на моей дочери…

Матвей собирался идти дальше, стоя спиной к бабе, спросил, где сейчас её дочь.

– Она с утра пошла стоять обедню в нашу церкву. Чать праздник.

– Слово божье – благодать, – ответил тепло Матвей.

Баба следом шла, провожая Матвея, и всё жаловалась на бедность. От неё пахло луговыми цветами, видимо, недавно их сорвала, ведь в этот праздник женщины вешали венки из цветов на изгороди и заборы, лошадям и коровам надевали на головы, парни и девицы, как есть, водили хороводы, качались на качелях, и начинался покос. Лето вступило в полноценные права до самого Ильи. «Петр лето начинает, Илья лето кончает», – говаривали в народе.