Ворча себе под нос, Гарольд отложил карты и встал.
– Куда ты с ней собрался? Мне она понадобится через десять минут, как только кончится программа.
– Вверх собрался, на колосники, – ответил Джим, увлекая его за собой и попутно объясняя, что ему нужно.
Через плечо Гарольда он глянул на сцену: номер Макиннона близился к концу. Рабочий, почесав в затылке, взял стремянку через плечо и по приставной лестнице полез вверх, в темноту, а Джим кинулся к колесу, и как раз вовремя.
Бравурный финал оркестра, буря аплодисментов, поклон, и занавес опустился. Оставив в полном хаосе разнообразные предметы, появившиеся на сцене, – сфинкса, чашу с золотыми рыбками, дюжины букетов, – Макиннон одним прыжком оказался за кулисами; Джим тотчас схватил его за руку и потащил к приставной лестнице.
– Полезайте наверх! Скорее, – прошептал он, – У главного и заднего подъездов вас поджидают дюжие парни, но здесь им нас не поймать. Да лезьте же!
Макиннон опять преобразился; оказавшись в полутьме кулис, он вновь выглядел неприметным и, в своем белом гриме, чудаковатым и жалким.
– Я не могу, – шепнул он.
– Не можете – что?
– Я не могу туда подняться. Для меня высота…
Он озирался, дрожа всем телом. Джим нетерпеливо подтолкнул его к лестнице.
– Подымайтесь, и, ради бога, хватит дурить. Наши парни снуют здесь вверх и вниз по сто раз в день. Или желаете выйти на улицу и попытать счастья с парочкой головорезов, которых я только что видел там, на аллее?
Макиннон слабо покачал головой и стал взбираться по лестнице. Джим задернул край бокового занавеса так, что теперь их никому не было видно, – он не хотел, чтобы рабочие сцены, не посвященные в происходящее, заметили, куда скрылся Макиннон. Джим взлетел по лесенке вслед за ним, и они вышли на узкую, обнесенную перилами платформу, протянувшуюся над колосниками через всю сцену, туда, где осветители гасили газовые горелки и вынимали из рамок желатиновые заслонки. Страшная жара, столь же одуряющий запах горячего металла, пота газовщиков и шлихты холщовых задников – все это ударяло в нос и вышибало слезы из глаз.
Но они не мешкали. Еще одна короткая лесенка вела к раскачивавшемуся железному помосту, подвешенному с помощью блоков и канатов. Сам помост был форменной жаровней, сквозь просветы видна была вся сцена внизу, где плотники передвигали боковые кулисы и задники, готовя сцену для мелодрамы, которую должны были играть на следующий день. Здесь, наверху, было темно, так как все светильники были направлены вниз, но так же жарко. Канаты, одни туго натянутые, другие болтающиеся свободно, связки балок – противовесов для спускаемых и подымаемых декораций, – и сознание, что впереди еще и еще помосты на разных уровнях, туннель, и свод, уходящий во тьму, и зияющие бездны внизу, где закопченные фигуры колдуют с огнем, – все это напомнило Джиму картину «Ад», которую он видел однажды в витрине магазина гравюр и эстампов.
Макиннона мутило, он обеими руками вцепился в перила.
– Я не могу! – стонал он, – О господи, дайте мне сойти вниз!
Теперь в его речи явно угадывался шотландский акцент, аристократической манерности как не бывало.
– Не будьте тряпкой, – сказал Джим, – Вы не упадете. Осталось пройти еще немного. Вперед!..
Спотыкаясь, как слепой, Макиннон зашагал дальше, подгоняемый Джимом. В конце дорожки поджидавший их со стремянкой Гарольд, рабочий сцены, протянул руку, чтобы помочь волшебнику. Макиннон крепко вцепился в нее обеими руками.
