Через день он получил письмо с соболезнованиями от самого Робеспьера, с которым отношения не ладились – они держались поодаль друг от друга, бросая мимолетные взгляды в зале Конвента.
Письмо было таким теплым, словно Неподкупный писал лучшему другу. Это было странно, но сердце Дантона было радо этому изъявлению чувств. Он положил письмо в карман и пошел с ним на собрание Конвента.
Ничего не изменилось со дня его учреждения и, возможно, с самого дня появления Учредительного собрания. Не успел зал наполниться, как духота вновь и вновь заставляла депутатов расстегивать верхние пуговицы камзолов и рубах.
Друг против друга сидели сильнейшие движения во Франции: справа – жиронда, слева – якобинцы. Они смотрели друг на друга и ждали часа, когда поцелуй гильотины одарит «счастливых» своей серебряной плевой!
Дантон бросил взгляд на других, в «Болото», где сидели депутаты, которые не имели четких взглядов и метались то к правой скамье, то к левой, не задумываясь о чести, лишь бы не потерять голову.
Раньше Дантону была необходима их поддержка, но теперь он хотел привлечь силу одной из партий, и пусть это окажутся якобинцы. Дантон сначала решил сесть так, чтобы выглядеть независимым и нейтральным, так, чтобы лишь после выступлений жиронды и якобинцев самому начать действовать в открытую. Ему казалось, что его обсуждают за спиной. Видимо, депутаты боялись старого кордельера, а значит, на его стороне осталась и сама власть, которой он мог воспользоваться и поправить свое положение.
Собрание началось. Дантон наблюдал за яростной словесной борьбой фракций.
– Вы стремитесь к креслу диктатора, что так украшало Мраморный зал в Риме! – кричал Верньо, истинный дух республиканизма в котором не утихал.
– Но статуя Помпея почему-то стоит над вами! – ответил Марат, одевшись еще небрежнее, чем раньше. – Таким государственным мужьям не помешала бы красная тога! Чтобы санкюлоты ясно видели, кого следует колоть кинжалами!
– Убийца, мы не просим тысячи окровавленных голов на шестах, мы просим вместе с нами построить республику! – закричал Инар.
– Не забывайте, что вы с нами проливали кровь швейцарцев и короля! – ответил Сен-Жюст, пытаясь сдерживать свой юношеский пыл.
– Не забывайте, что наш гнев ничуть не хуже вашего, стоит только нам направить его против вас, как вы вместе с Парижем будете испепелены! – взорвался Инар, привстав.
Все ахнули в один голос, даже жирондисты, не ожидавшие такого грубого выпада. Сен-Жюст удивленно смотрел на своего противника, но через несколько минут он слегка улыбнулся.
– Вы взяли под контроль весь Комитет общественного спасения, – вступил Робеспьер. – Вы со своими санкюлотами потрошите истинных патриотов. Разве мы требуем расправы вместо справедливого суда, разве вы хотите мира и благополучия, когда смело отправляете своих комиссаров в армии и требуете жестокого сопротивления пруссакам? Но кто именно кричал о необходимости войны? – Робеспьер повернулся к Бриссо. – Бриссо, я к тебе обращаюсь, разве не ты ввел Францию в ненужную войну?
Бриссо угрюмо посмотрел на Робеспьера – как на хищника, пожирая маленького человека своими небольшими и пронзительными глазами. Он встал на месте, поднял руку, указывая в сторону якобинцев, и закричал:
– Не обвиняй меня в преступлении, которого не было!
– Тысячи убитых – вот ваше преступление! И умысел, и действия, и последствия! – закричал Марат.
