– Не вам считать жертвы. Между прочим, никто из вас не стал сопротивляться нам, а может, я просто не расслышал твоего писклявого голоса, Робеспьер!
Максимилиан покраснел от наглости Бриссо и издал неестественный крик:
– На гильотину преступников! Вы затронули естественные права граждан!
Он нервно размахивал помятым листком с несказанной речью. В зале поднялся гул, послышался надрывный бой маленького колокольчика в руках временного председателя.
– Тихо, граждане, нам нужна тишина! – пытался перекричать всех председатель.
Кто же остановит какофонию, спросил себя Дантон, которому хотелось зажать уши. Он боялся привлечь к себе внимание, но кто, если не он?
Он сделал невероятное усилие, чтобы встать и без разрешения председателя направиться к трибуне, за которую уже дрались несколько человек. К удивлению Дантона, его не замечали, словно вердикт «не нужен молодой республике» был вынесен ему. Он создал ее, а теперь пусть покинет собрание Конвента и даст дорогу новым людям, которые смогут построить новое государство.
Председатель увидел рябое лицо Дантона, протискивавшегося к высокой, крепкой деревянной трибуне.
– Внимание, Дантон просит слова! – выкрикнул кто-то из зала.
Магия имени старого кордельера сделала свое дело. Все в один миг замолчали и уставились на льва революции, уставшего льва, желавшего вернуться в свою постель, будучи уверенным в завтрашнем дне. Но этот день все не наступал, будто четырнадцатое июля никогда не прекращалось с заходом солнца.
Дантон взошел на великое место, где произносились великие речи. Окинув всех грозным взглядом, тряся своей рассеченной губой, он выпалил, не щадя свою глотку, обладающую высоким тембром от природы:
– Мне неясно, кто из вас патриот?
Он помолчал.
– Мне неясно, ради чего мы устраиваем позор на всю страну. Теперь Вандея и пруссаки не видят веских причин оставить нас в покое, они просто не видят в нас государей! Только сплошную вошь, которая ворошится от каждого прикосновения! Посмотрите на себя, вы зашли так далеко, что не хватит воздуха вдохнуть в этом зале, своими зловонными парами уничтожаете здесь свободу!
Пока голос Дантона высился над головами, остальные депутаты расселись по местам и уставшими глазами следили за трибуном.
– Откуда у вас столько злости? – повысил тон Дантон, будто обращался к своим детям. – Вы не видите в соотечественниках благодетелей, только врагов! Остановитесь и исправьте вместе свои ошибки! Да-да, дорогие Робеспьер и Бриссо, вы тоже не без греха! Ты, Бриссо, позволил нашему слабому оружию подняться над сильными государствами, а ты, Робеспьер, проявил недостаточно энергии, чтобы прекратить войну, раз уж народ единым фронтом пошел на Бельгию, где случилась позорнейшая катастрофа! Но вы оба – патриоты. Вы вместе строили республику! А теперь грызетесь, как настоящие крысы за жалкий кусок хлеба! Да, сейчас Франция выглядит как кусок прогнившего хлеба с вандейцами, пруссаками и предателями! Встаньте, пожмите друг другу руки и посейте новые ростки союза!
Дантону аплодировали стоя. Оба врага подошли друг к другу и пожали руки. Но Дантон понимал, что это будет длиться лишь несколько дней. Дело не в Робеспьере или в Бриссо, а в Марате, который взбаламутил весь Париж и построил Комитет восстания против жиронды.
Энергия трибуна иссякла. Он стал медленно спускаться со ступенек и желал бы покинуть Конвент, но его вынесли на руках.
