Читать онлайн Ольга Майская - Тень ведьмы

XI век, 1006 год

Деревня Белоозеро, близ Новгорода

Солнце низко висело над гладью озера, словно золотая монета, забытая в небе. Берег был усыпан опавшими листьями, ветер лениво шевелил их. С деревьев медленно осыпалась листва – сама земля готовилась ко сну.

В воздухе пахло прелой травой, дымом печей, капустой в кадках и свежеиспеченным хлебом. Осень выдалась теплой и долгой – и люди надеялись на мягкую зиму.

Мужики продолжали охоту, таская в деревню связки зайцев и уток. Женщины хлопотали по хозяйству: ворошили сено, ставили тесто, варили варево из лесных кореньев. А между протоптанных дорожек – среди сушеной рыбы и соломы – с визгом бегала детвора. Их смех перемешивался с криками ворон, что крутились над деревьями, как предвестники чего-то важного.

Сквозь толпу ребят с топотом пронеслась девчушка лет четырнадцати, вызвав за собой волну неодобрительного гула.

– Мать! – крикнула она, вбегая в избу, запыхавшись.

Они жили вдвоём. Мужа в доме не было уже много лет, и все здесь принадлежало только женским голосам и рукам.

– Чего орёшь, как окаянная? – мать выглянула из-за печи, вытирая руки о фартук.

Девочка остановилась, глядя на свои ладони, словно искала на них слова.

– Ну? – мать нахмурилась, уперла руки в бока. – То верещишь как блаженная, то молчишь. Говори уж!

– Бабка Ядвига померла! – выдохнула она. – Я пришла, а она лежит, шепчет чего-то. А я подошла… и она – всё…

Мать всплеснула руками и, забыв даже отругать, схватила платок и выбежала из избы.

Бабку Ядвигу знала вся деревня. Сухонькая, будто вырезанная из корня, она жила в избушке на краю, почти у леса. Люди ее побаивались и сторонились. Она не искала общения – и взаимностью не отличалась. Ходили слухи, что у неё есть книги, которых быть не должно, и травы, что растут лишь на болотах.

Но девчонку к ней тянуло с самого младенчества. Сначала – смотреть, как она сушит травы и варит густые отвары. Потом – просто сидеть рядом и слушать, как потрескивает печь.

Мать не одобряла этой тяги, особенно после того как соседка прошептала ей пару нехороших историй. Запретила ходить – строго. Но девочка упрямо продолжала.

Вот и в этот раз, управившись с делами, она побежала к старушке. Дверь была закрыта, никто не отзывался. Девочка постучала раз, другой. Помня, что бабка почти не слышит, она приоткрыла дверь и вошла без страха.

Внутри пахло травами, воском и чем-то горьким, как старое вино. В углу темнела полка с банками, под потолком висели пучки – багульник, полынь, зверобой. Печь ещё дышала теплом, но в комнате было тихо.

Бабка лежала на кровати. Глаза полуприкрыты, губы едва шевелятся – словно шепчет кому-то во сне.

– Подойди, – прошептала она. Голос был слабеющим, но ясным.

Девочка приблизилась. Ядвига неожиданно схватила её за запястье. Пальцы ее были сухими и горячими, как камни, лежавшие на солнце.

– Бери силу. Тебе теперь с ней жить. Принимаешь?

– Да… – прошептала девочка, не совсем понимая, что делает.

Старушка выдохнула. Рука её ослабла. И в ту же секунду девочка ощутила, как её кожу обожгло – изнутри на мгновение вспыхнуло что-то. Она вскрикнула и, не оборачиваясь, выбежала прочь.

XXI век, 15 октября 2018 года

Москва, МГУ

Утро выдалось ясным и каким-то слишком теплым для октября. На набережной у главного корпуса тянулся бесконечный поток студентов с рюкзаками и термокружками. Некоторые из них были ещё полусонными, другие – возбуждёнными и шумными, словно перед экзаменом. Но никто из них не обращал внимания на мелочи: на то, как странно себя вела погода, как тепло отдавали стены старого корпуса, будто хранили чью-то память.

Он вошёл в аудиторию за пятнадцать минут до начала. Вышел к кафедре, аккуратно разложил папки и посмотрел в зал.

Илья был моложе, чем ожидали студенты. Высокий, худощавый, в темно-синем пиджаке и в очках, он больше походил на аспиранта, чем на преподавателя. Однако в его голосе, жестах и походке чувствовалась уверенность. За плечами было больше десятка лекций, но эта – первая в новом семестре – всё равно вызывала легкое волнение. До него курс читал профессор Егоров – специалист старой закалки, суровый, с голосом, будто с кафедры вещал сам Иван Грозный. Но профессор внезапно ушёл на больничный, и кафедра решила, что пора попробовать новое лицо, и теперь перед студентами стоял Илья.

Он наблюдал за студентами, которые постепенно заполняли зал: кто-то сразу доставал ноутбук, кто-то раскрывал тетрадь, кто-то просто сидел, уставившись в экран. Он с интересом ловил интонации, фразы, взгляды – и, как всегда, невольно сравнивал их с собой в те же двадцать.

И только одно ускользало от его внимания.

На третьем ряду у прохода сидела девушка. Она пришла раньше других, села, не привлекая внимания, и всё время, пока он расставлял бумаги, просто… смотрела. Не прямо, а вскользь, её взгляд не касался его, но он всё равно ощущал это, пусть и не осознавал.

У неё были каштановые волосы, собранные в строгий жгут вокруг головы – не как у современных студенток, скорее как у кого-то из портретов в музее. Часть волос будто выгорела – светлые пряди мягко блестели на свету. Одетая просто: тёмные брюки, рубашка, никаких броских украшений. И всё же в ней было что-то неуловимое, что отделяло ее от других. Не красота, не одежда. Что-то в её осанке, в том, как она держала руки, и особенно – во взгляде. Он был цепкий, но не дерзкий. Спокойный, как у человека, который уже многое знает.

И только когда он заговорил, она впервые подняла на него глаза.

– Добрый день, – начал он, когда галдёж немного стих. – Сегодня мы с вами продолжим разговор о политике и культуре Древней Руси в XI веке. Предыдущие лекции, как я понимаю, касались крещения, междоусобиц, становления княжеской власти. А теперь мы приближаемся к фигуре, которую, пожалуй, можно считать одним из первых настоящих государственных деятелей на Руси – Ярославу Владимировичу, прозванному Мудрым.

Он сделал паузу и прошёлся вдоль кафедры, а затем взял в руки мел.

– Мы не будем ограничиваться только биографией Ярослава Мудрого, – начал он. – Нас интересует, как его правление повлияло на развитие Древнерусского государства, на юридическую и культурную систему, на само представление о власти. История – это не только факты, но и следствия.

Он рисовал на доске родословные, пометки, схемы. Говорил про «Русскую Правду», про реформы, про христианизацию и архитектуру. Студенты записывали. Почти все. Девушка – нет.

– Не забудьте, – подчеркнул он, – именно при Ярославе впервые создаётся идея передачи власти по старшинству, пусть и неудачная. Это было попыткой избежать междоусобиц… которая, как вы знаете, не сработала.

Когда он закончил, аудитория слегка оживилась. Кто-то потянулся, кто-то зашуршал рюкзаком. Он обвел всех взглядом:

– Вопросы?

Повисла пауза. И вдруг:

– Почему вы считаете, что Ярослав не был женат до брака с Ингигердой?

Он повернулся к говорящему. Девушка смотрела прямо на него.

– Эта версия не имеет достоверного подтверждения в летописях, – осторожно начал он. – Хотя в некоторых источниках упоминается мордовская княжна, иногда – дочь полоцкого князя. Но это версии, поздние вставки. Нет точного имени, нет указаний на статус.

– Но летопись Новгородская первая содержит намёк на жену, до брака со шведкой. Разве вы не считаете, что это стоит учитывать?

Илья чуть приподнял брови:

– Это поздняя версия, часто подвергаемая сомнению. В академических кругах она считается ненадежной.

– Но ведь есть и западные источники. В одной из германских хроник, кажется, у Бременского, говорится, что у Ярослава был сын до Ингигерды. Откуда он взялся?

Он замолчал, задержав на ней взгляд.

– Возможно… – начал он, но не закончил.

– Я просто думаю, – продолжила она, – что если он действительно уже был женат, то это меняет наш взгляд на его мотивацию, на борьбу с братьями. Он уже был князем, уже имел наследника. Возможно, он не просто защищал Новгород, а боролся за династическое право.

– Как вас зовут? – неожиданно спросил он.

– Вы можете называть меня Мила.

Разговор продолжался ещё несколько минут. Другие студенты сначала наблюдали с удивлением, потом – с интересом. Никто не перебивал. Их спор звучал как диалог двух людей, глубоко погруженных в предмет.

Когда занятие всё же завершилось, Мила поднялась, улыбнулась и тихо ушла, даже не обернувшись. Он хотел окликнуть её, но почему-то не решился.

Остаток дня Илья провёл в лекциях. Он говорил о феодальной раздробленности, о Византии, о реформе духовенства – но мыслями часто возвращался к утру. К её взгляду. К ее вопросам. К тому, как легко она ставила его в тупик. Он искал её глазами в других группах, но больше не видел.

Вечером он достал списки студентов – группы, которой читал утром. Ее имени там не было.

Он отложил лист, посмотрел в окно и подумал, что подождёт. Возможно, она придет на следующую лекцию.

Но на следующей лекции её не было.

XXI век, 15 октября 2018 года

Москва, ул. Знаменка

Квартира на четвертом этаже старого дома была почти идеально тихой. Только в открытое окно доносился редкий гул машин, проносящихся по ночной Москве, да из глубины дома слышались приглушённые звуки лифта – словно дыхание самого здания, не слишком глубокое, но и не совсем поверхностное.

Здесь, на Знаменке, всё было старым – в хорошем смысле. Старым, прочным, с историей. Стены этого дома видели больше, чем можно представить. Он стоял здесь с начала прошлого века, пережил смену эпох, взрывы, шествия, реформы. Лепнина на потолках напоминала о времени, когда на улицах ездили извозчики, а в окна домов стучал ветер революции. А теперь отсюда открывался почти не тронутый временем вид на Кремль. Улица Знаменка дышала величием и отстраненным спокойствием старой Москвы. Той, что не меняется, даже если всё остальное рушится.

Девушка купила квартиру еще в 30-х – вернее, получила за услугу. С тех пор многое изменилось в стране, но не в ней.

Мила повернула ключ и толкнула дверь плечом – замок всегда открывался с лёгким упрямством, будто дом не любил чужаков, даже если этот чужак – его хозяйка.

Пыльные солнечные полосы легли на деревянный пол. Город шумел за окнами, но здесь, было удивительно тихо. Эта квартира не была единственной в её распоряжении – но именно здесь Мила чувствовала себя… настоящей. Ни одной лишней вещи, ни показной роскоши. Только время, притаившееся в стенах.

Мила закрыла дверь и сняла легкое пальто, повесив его на крючок у зеркала. В прихожей пахло сухой лавандой. Она остановилась перед зеркалом и посмотрела на своё отражение.

Она давно не нуждалась в том, чтобы проверять свой внешний вид, но привычка осталась. Зеркало не врало. Оно показывало ту же самую женщину, что смотрела в него столетия назад: тонкие черты лица, мягкий изгиб шеи, высокие скулы. Волосы, цвета каштанового дерева, были аккуратно заплетены в жгут и перевязаны старинной серебряной булавкой. Она закрутила в руках выбившуюся прядку – когда-то тёмно-каштановая, теперь она отливала медным. Волосы выгорают, особенно летом, и особенно у тех, кто не меняется столетиями. С виду ей можно было дать лет тридцать в мягком свете. Может, меньше, если не приглядываться. Тело менялось, мода и слова вокруг – тоже. Но внутри, если заглянуть глубже в глаза, она оставалась той самой девочкой с новгородской земли. Та, что однажды – в чужой земле, среди мрака плена и дыма битв – в темном лесу у озера вызвала богов. Тогда, тысячи лет назад, она впервые произнесла их имена вслух – Перун, Жива, Лада – и попросила не любви, не власти, а силы. С тех пор она жила. Сквозь пожары, войны, чуму, империи и революции. Люди исчезали, менялись одежды, языки, дома. А она оставалась. Потому что боги ничего не дают просто так. Об этом она, впрочем, не вспоминала без нужды.