– Класс, теперь еще и на вечер поэзии тащиться. – Тут она лукавила, ей нравилась поэзия, особенно когда стихи читали вдохновенно и проникновенно.
Она раскрыла письмо с приглашением. Вечер начинался в девять и проходил неподалеку ниже по улице в джаз-ресторане «Минтонс». Лазарь не стала читать программу, просто пошла собираться. Мария мельком глянула на себя в зеркало, пришлось подойти ближе – вид был не из лучших, зато свой, родимый, без этих надоевших линз. Быстро переодевшись, вышла на улицу. До ресторана она шла пешком, приводя мысли в порядок и постепенно успокаиваясь.
У «Минтонс» уже собирались люди. Глядя на их лица, не ошибешься, кто перед тобой, – определенно доморощенные витии. Марии повезло – ей достался столик подальше от сцены, но с отличным обзором зала. Она заказала себе курицу в деревенском соусе, которой славится это заведение, салат, много кофе и пепельницу. К ее радости, здесь еще можно было курить и простым белым посетителям.
На сцене сменялись люди, музыка и настроение, а Мария была далеко от этого места – в своих мыслях и в своей трагедии. Она все прокручивала про себя письмо Милоша, и ей казалось, что она чувствует запах тех самых колокольчиков. Потом мысли непроизвольно возвращались к сегодняшнему разговору с индейцем. Лазарь в очередной раз повторяла самой себе, что это все чистой воды бред. Когда она вдруг вырвалась из своих раздумий, в зале заиграла грустная протяжная мелодия и мужчина со сцены начал читать стихи, которые последние два дня преследовали Марию. Девушка вслушивалась в слова и мысленно повторяла их, будто ища в них что-то особенное.
– Слепец прозреет в миг последний свой:
Ведь были звезды-радуги когда-то…
Встань против тьмы, сдавившей свет земной.
Отец, ты – перед черной крутизной.
От слез все в мире солоно и свято.
Не гасни, уходя во мрак ночной…
повторяла она слова вместе с выступающим. –
Встань против тьмы, сдавившей свет земной…
Отец, с высот проклятий и скорбей
Благослови всей яростью твоей –
Не уходи безропотно во тьму!
Не дай погаснуть свету своему!
Читающий замолчал, и в зале повисла тишина.
Лазарь сидела молча, уставившись на догорающую в ее руке сигарету.
– Все равно мне нечего терять, все уже потеряно, – выдохнула она. – Будь по-твоему, Чингачгук…
Воскресное утро выдалось солнечным и безоблачным. Мария провалялась в постели часов до одиннадцати. Приняв душ, позавтракав, она собралась и направилась туда, где точно бы встретила того индейца. Отчего-то сегодня ей стало интересно, что еще он сможет ей рассказать. Выйдя из дома, она села в автобус и поехала на Амстердам-авеню, где и жил, как она думала, Чингачгук.
Добравшись до места назначения, она с минуту рассматривала старый кирпичный дом. Ночью в нем было больше загадочности. Сейчас же обклеенные белым скотчем окна и обшарпанные стены производили удручающее впечатление. Идея стоять посреди тротуара и звать Чингачгука не показалась ей правильной, и она подошла к входной двери, расположившейся аккурат рядом с магазинчиком сотовых телефонов. Если и не краденых, то пользованных точно. Стала изучать домофон и имена постояльцев. Вдруг дверь открылась, и на улицу вышел один из жильцов. Мария проскользнула внутрь, тем более что никаких «Эриков» здесь не числилось. Мария поднялась на третий этаж, мысленно прикидывая, окна какой квартиры выходят на нужную сторону. Она остановилась напротив квартиры номер 73Б. Именно из ее окна кричал «Эрик». Лазарь постучала в дверь уверенно и громко. Потом еще раз. Наконец дверь приоткрылась. Через узкую щель на Марию смотрели огромные глаза индейского мальчика лет пяти.
