Более всего поражало саму Дженни, что в Лос-Анджелесе она утратила свои честолюбивые планы, превратилась в обыкновенную бабу, спряталась в скорлупу семьи и была счастлива, особенно когда родилась Эля. Такая метаморфоза с ней, с Дженни! А еще ее называли целеустремленной девочкой! На диком московском «западе» ее подружки, робкие ученицы, вышли на дорогу большого бизнеса. Правда, раздавались и ночные истерические телефонные звонки, и знакомый голос плакал в трубку: «Меня обобрали до нитки, прокрутили на пятьдесят тысяч долларов!» Короче, когда Дженни пыталась заводить разговор на тему: где прошлогодний снег? – боксерская реакция Джека сразу сбивала ее с ног.
– Скажи спасибо, что я тебя увез оттуда. Ты начинала в вегетарианский период. С твоим характером сейчас тебя бы пристрелили или изуродовали.
И Дженни понимала: Джек, пожалуй, прав.
Что же касается обстоятельств, имеющих скверную тенденцию совпадать, то к тому возрасту, когда ее могли избрать депутатом Верховного Совета (двадцать один год), Дженни убедилась: мальчики ее поколения приятны в постели, забавны на вечеринках, но… полная пустота и ничтожество. Употребить очередную телку, на халяву заработать сто долларов, сесть в иномарку, напиться вусмерть в ресторане – предел их мечтаний. Более того, в компании своих сверстников Дженни становилась такой же, как и они. Ее заносило. Не два-три вздыхателя, вокруг нее должна была клубиться вся улица, вся тусовка! Однако романтические чувства из мезозойской эры ее предков считались смешными, мальчики клубились охотно, когда чувствовали запах свежесорванной клубнички. Короче, дорогой мой профессор Энтони Сан-Джайст, вряд ли я расскажу тебе все мои подвиги, ибо случалось, что твоя целеустремленная девочка вела себя как девочка легкого поведения – ограничимся этим эвфемизмом. И вопрос не в том, кто кого употреблял – у Дженни на этот счет была своя теория, – просто Дженни поняла, что ее натуральное окружение – замшелое болото, в которое можно погрузиться и не вылезти. Еще один довод в пользу Калифорнии, где солнечные дни одиннадцать с половиной месяцев в году.
Роман с З. А. открыл ей какие-то вещи в ней самой, или, скажем так, ее настоящий человеческий умственный потенциал. Роман был обречен заранее. Тривиальная ситуация: неглупая жена, позволяющая мужу прыжки в сторону и умело игравшая на семейной привязанности и его любви к ребенку. И слишком много славы. И слишком много профурсеток вокруг, ждущих удобного момента запустить руку в его брюки. Разумеется, Дженни нравилось появляться с З. А. в престижных домах, на концертах и в театре и слышать со всех сторон восторженное «ах» и ощущать на себе завистливые взгляды. З. А. был слаб, капризен, мнителен, но личностью – совсем другой интеллектуальный уровень. Личность, величина, человек иного измерения – таких теперь нет, вымерли, как мамонты. За ним хотелось тянуться, учиться всему, в том числе и душевной щедрости, размаху. Самое интересное: он ее не подавлял, она чувствовала, что соответствует ему, что его слабость компенсируется ее силой, – и сложись жизнь иначе, они бы составили идеальную пару.
Когда он упал на сцене и после лежал в больнице, так и не приходя в сознание, его друзья, дежурившие у изголовья, впустили Дженни в палату. Они помнили, что она для него значила. Она плакала над ним и (признаться или нет?) оплакивала себя. Она думала, что теряет последний шанс. Ведь окажись она в адекватной себе компании, кто знает, может, и она бы стала значительной личностью, кем-то вроде Голды Меир или Софьи Перовской.
