Тени холмов: клятва конунга. Книга 1 - страница 25

Моментально изменившаяся с враждебной на умиротворяющую обстановка отправила массу мурашек по моему телу. Окунувшись в тишину со всхрапами и перебиранием копыт по деревянному полу, в запахи сена и солнца, всё здесь было пронизано теплом, я выдохнула. По обеим сторонам было порядка двадцати денников, я такой частной конюшни в жизни не видела. В каждом деннике находились прекрасные представители разных пород. Проходя от одного окошка к другому, я смотрела в чёрные как ночь глаза и ждала, когда пробежит искра.

Касс остановился где-то в начале и бесцветно пытался что-то мне сказать, не заметив, что я медленно брела дальше в самую глубь конюшни. На глаза попалась серая, дымчатая как сажа кобылка. Её большие глаза обрамляли длинные ресницы, а уши с серыми кончиками перестали прясть, когда я попала в ее поле зрения. Она остановилась, почти перестала дышать, так же как и я. Медленно подойдя к двери, я сняла упор с крючка и распахнула калитку, протягивая ладонь к ее носу. Она отступила на шаг, всхрапнула и мотнула головой в сторону. Лошадь была невероятно высокая. Её шёрстка лоснилась и бликовала, как будто переливалась серебром. Я сделала ещё один шаг к ней, но она отступила и начала яростно хлестать свои бока хвостом. Остановившись и давая ей привыкнуть ко мне, я вытянула руку, продолжая не сводить взгляда с ее глаз. Заплясав на месте, лошадь повернулась боком, где были уже зажившие следы от ран, глубоких, рассекающих её бока уродливыми полосами. Я видела такие однажды, ту лошадь я не спасла, хозяин забил ее до смерти, пытаясь объездить. Сглотнув вязкую слюну, я не сдвинулась с места.

– На стоит к ней заходить, – раздался за моей спиной недовольный, сочащийся раздражением голос Касса. – Она ещё не объезжена.

– Я вижу! – процедила я. Горький комок стоял в горле, и мне хотелось наброситься на говорившего.

– Она на безводной диете, – проинформировал меня Касс, и, услышав его голос, лошадь заволновалась, мечась из стороны в сторону. – Чтобы быстрее…

– Сломалась, – закончила я за него фразу. И, уже не в силах сдержаться, развернулась и вышла из денника. Кажется, этот мужчина… этот человек… был собой вполне горд. – Животные, – вырвалось у меня, закипающей от злости. Вернувшись к началу конюшни, где стояли бочки с водой, я зачерпнула её в ладони и бегом понеслась к деннику. Лошадь, унюхав воду, сделала робкий шаг в мою сторону.

– Я же сказал, – начал было Касс. Кобыла перевела взгляд с моих рук на него, настороженно замерла и отступила как можно дальше к стене, прячась в тени.

– Да, – отчеканила я. – Я не глухая. И я ответила тебе. – Выйдя из стойла, чтобы не раздражать волнующуюся лошадь своими нервными нотками, я вернулась к бочке и вновь зачерпнула полные ладони воды. – Животные! – намного громче произнесла я, убедившись, что он меня слышал. Вернувшись к своей новой подружке, я опять протянула руки вперёд. – А теперь сделайте милость, заткнитесь, уважаемый, и отойдите на несколько шагов от денника, желательно туда, где лошадь не будет вас видеть.

– Не понял? – рявкнул Касс. Я не стала повторять ему свою просьбу или вступать в перепалку, всё своё внимание я направила на страдающую лошадь.

– Давай, Уголёк, – позвала я ласково кобылку. – Смотри, что я тебе принесла, – я сделала ещё шаг к ней. – Не прячься от меня. Ты такая красивая. Ну же, ты ведь хочешь пить? Я буду тебе носить столько воды, сколько захочешь. Давай, подпусти меня. – Шагнув одновременно друг к другу, мы замерли, я в ожидании, лошадь в недоверии. Обнюхав мои ладони, она опустила в них морду; той воды, что там была, ей на один глоток, но я принесу ещё. Через три ходки лошадь подошла ко мне вплотную и упёрлась лбом в плечо. У меня сковало горло стальным обручем – сколько в этом жесте было благодарности и человечности. Погладив её по холке, позвала за собой. Найдя на гвозде уздцы, я поднесла их к её носу. Обнюхав их, как и мои руки, лошадь позволила накинуть их на себя. Не перехватывая сильно, я повела лошадь за собой к бочке с водой, где она смогла вдосталь напиться, а я более тщательно осмотрела зажившие бока, где уже никогда не будет гладкой кожи и ровной шерсти. Из темного угла конюшни выскочил мальчишка, взъерошенный, испуганный и босиком, как оборванец. Рубаха не завязана, одно плечо голое, широкие штаны, похожие на шаровары, вытянулись на коленях. Его огромные карие глаза смотрели на меня не мигая.