Считается, что физику можно выучить, но я скажу наверняка: наука – это интуиция, озарение. Когда тетради закончились, я стал решать уравнения на обложках, а потом на стене в туалете. Но бесчисленные формулы рождали мучительное ощущение хаоса. Засиживаясь у стола до рассвета, я начинал чувствовать, как в комнате движется воздух. Это был не звук, а нечто иное, словно молекулы мозга вибрируют вместе с пространством, таким непостижимо тонким. Казалось, я исчезал, разлагаясь на кванты и растворяясь во всём, что меня окружало. И с тех пор я знаю, что шесть обычных чувств – мало, потому что у человека их больше.
В Вильнюсском университете преподавали ещё на русском, потому на физмат я не просто поступил, а влетел со свистом. Потом оказалось, что история и философия будут уже на литовском. Ух, пришлось попотеть! На лекциях я понимал меньше половины, а остальное тупо записывал на слух.
Группы по общим предметам были сводные, для нескольких факультетов. Студенты, увы, постепенно разделились: в одной компании – литовцы, в другой – русские с поляками. Разделились незаметно и молча, словно это закон физики. И делил нас даже не язык, не акцент. Возможно, причиной была Россия: в нашей компании она виделась землёй обетованной, символом надежд и стремлений, хотя мы и старались это скрывать. А для молодых литовцев, особенно деревенских, Россия часто была как другая планета. Наша компания словно жила в будущем, где всё изменилось. Литовцев, наоборот, положение дел устраивало, потому они жили здесь и сейчас.
К зиме второго курса обе компании немного расслабились. Иногда мы друг другу помогали, и в целом ладили, а вот в стране начался бардак. В магазинах не стало продуктов. Впрочем, мне было не до того: какая разница, почём хлеб, если Вселенная постоянно расширяется?
Эйнштейн, этот гениальный дедушка с высунутым языком, расширения не учитывал. Он вычислил, как мы существуем в небольшом пространстве – сидя за столом или, к примеру, долетев до Юпитера. Но дальше, в глубинах Вселенной, действуют уже другие законы. Неведомое седьмое чувство говорило мне об этом день и ночь.
Любой школьник мог надо мной посмеяться, ткнув в учебник: все законы давно открыты! Но я чувствовал, что мы ничего не знаем о гравитации. Она – инопланетянка, поскольку управляет всеми мирами. Она прекрасна и женственна, потому что противоречива: удерживает звёзды в галактиках, как алмазы в бусах, но отталкивает галактики друг от друга. Тянет к полу баскетбольный мяч, но расширяет целую Вселенную, любуясь ею на своей ладони. Она – гравитация, но одновременно и антигравитация. Она – порядок, но одновременно и хаос, её настроение зависит от масштаба пространства. Вот что я понял.
Ошибка человечества в том, что от каждого открытия мы требуем однозначности. Но гравитация неоднозначна! Однажды, 14 мая 1993 года, я это доказал, решив уравнение. И расплакался. А потом вышел на балкон и долго пускал бумажные самолётики (прости меня, дворник с улицы Трамвайной).
Профессор Юозас Стумбрас у нас славился строгостью. Его голова была в седом серебре, а к ней прилагались орлиный нос и пасмурный взгляд. В столовой, перед едой, всегда повязывал на шею большую белоснежную салфетку. Но однажды позвал меня в аудиторию, запер дверь и вдруг выругался матом. При мне! Любому студенту он бы за это дал по шее, а тут нахулиганил сам.
