Промучившись две ночи, на третью Ренат перебрался на свежий воздух. За домом под старым ореховым деревом, что гладкой корой ласкало руки, стояла ржавая железная кровать с панцирной сеткой, покрытой сухими почерневшими листьями. Ренат перетащил сюда матрас, одеяло с подушкой, и устроился на ночлег.
– Нельзя спать под орехом! – сделал круглые глаза подошедший Тахир. – Ночью под орехом шайтан ходит!
– Ничего, отобьёмся, – отшутился Ренат, и крутанул «вертуху».
На всякий случай произнёс перед сном пинежский обережный заговор. Шайтана Ренат ночью не видел. Видел яркие тянь-шаньские звёзды в чёрном безлунном небе. Много, очень много звёзд. Смотрел, пока одна из них не начала теснить другие, приближаться, расти….
А потом она стала бликом на волне погожим летним днём. Журчала на обломках старой деревянной мельницы вода обмелевшей деревенской речушки, плыли по синему небу белые безмятежные облака, трещали прозрачными радужными крыльями стрекозы, шелестели резными листьями осины на холме. Воздух не душил, а обнимал июльским теплом. Пахнуло острым, пряным ароматом хвоща, осоки, марьиного корня. Вот прямо сейчас подняться, да и побежать в дом: там бабушка на заре колобов напекла. Хотел вскочить – и проснулся.
Солнце только собиралось взойти, звёзды померкли, всё вокруг покрыла роса, стало зябко. Одежда, брошенная на спинку кровати, пропиталась влагой, только под одеялом было тепло и сухо. Делать нечего, пришлось одеваться в сырое. Ренат бегал, прыгал, махал руками, пытаясь согреться, но потом всё равно убежал в дом, в духоту – греться.
Следующей ночью он спрятал одежду под подушку, и наутро одевался без приключений.
Так, шаг за шагом, учился жить сам.
Пришлось решать вопросы и похитрее утренней росы.
Ренат очень скоро понял – оставаться в доме, где хозяйничает Асылкан, невозможно. Нужно искать угол.
Человек двадцать первого века пожмёт плечами, нырнёт в Сеть, а через десять минут будет располагать несколькими вариантами решения любых вопросов. Но тогда, в последнее десятилетие века двадцатого, никаких сетей, кроме рыболовных, не существовало. Да что Сеть, мобильная связь ещё не пришла к людям. Но ничего, справлялись. Ренату же, в придачу, недавно исполнилось семнадцать, а молодость искрится энергией и оптимизмом, она не знает слова «нельзя» или «невозможно», жизненный опыт ещё не налип на ботики дорожной глиной.
Ренат вышел из дома, посмотрел направо – там дома шли к околице, и пошёл налево, стучась в каждые ворота.
Иногда открывали, иногда нет.
– Простите, комнаты не сдаёте?
Его быстро оглядывали с ног до головы, качали головой:
– Нет, не сдаём.
Сначала Ренат очень огорчался, потом привык. Прощался, шёл к следующим воротам.
За пару дней он обошёл соседние с домом Учителя улицы. Никто не хотел подзаработать сдачей жилья – должно быть, все жили в достатке. Но и боялись тоже: в наступившие лихие времена чего ждать от одинокого молодого человека в Чуйской долине – не известно. Вернее, наоборот, слишком хорошо известно, чем притягивает местная глушь молодых людей. И рассчитывать на добро от них не приходилось.
На полдороге между Кантом и Люксембургом, спаянными друг с другом улицей Ленина, калитку открыла сухонькая русская старушка в белом платке. Даже не русская, а казацкая – такой типичный шолоховский персонаж, хоть в музей ставь. Тихая, мягкая, в лучистых морщинах – только сошла с вешенского базу, где в трепетной надежде проглядела все свои когда-то зоркие, способные высмотреть голосистого жаворонка высоко над степью, глаза, пока ждала любимых сыновей, ушедших биться за царя и отечество, да разом потерявших и то, и другое.
