Тетради 2017 года - страница 7

Дворники играют на арфах и летят,

и на фирдоуси говорят.

Джебраил – один, второй – феллах.

Смотрит книга в них и всё опять

называет заново – теперь

арфы здесь играют на метле

цифры, алгебру, попытку проиграть

мир, который в рынок сей зажат.

Книга проступает на лице,

арфа на багровом языке

говорит: всё это можешь взять,

кроме звука, что пробудит прах.

(31/01/2017)

«В полночь в самый тёмный час…»

В полночь в самый тёмный час

неба циркуль чертит уже

шарики любви и пас-

ангел отлетит, как ужас.

Бела-бела-бела кровь

снигиря – как оборот

и пароль от снега, где

небо в длинной высоте

не кончается никак,

но качается в устах

времени в котором лев

смотрит на меня, как выдох

снигиря, и много птах

он на небе этом выпас

в эту полночь, в этот взрыв

в геометрию и в номер —

словно прапорщик не спас,

и лежит как ночь в картоне.

(31/01/2017)

«И вся причина пребыванья здесь …»

И вся причина пребыванья здесь —

минута разговора, рейс в трамвае,

где просьба передать билет обратно —

почти воспоминание о рае

где отрока три едут боковыми

местами, и сиренью из окна

Всё смотрит на тебя, пока ты в силе

и вся причина эта не ясна.

(31/01/2017)

«Синий порох снега, торопясь…»

Синий порох снега, торопясь,

плавится в ладони – словно в выстрел —

пузырится жёлтоглазый язь

воздуха февральского и в быстрый

отблеск человека на лице —

будто след на порохе синицы

остаётся речью вдалеке,

если человек уже весь вышел

в выдох свой, и в синем, там, лежит,

спит и видит: порох, разгораясь,

указует птицу на реке,

там, где псиной речи не осталось.

(1/02/2017)

«О таинстве, о чуде, о окне…»

О таинстве, о чуде, о окне,

о оканье, что молока поглубже,

о феврале, о птице на окне,

о речи, что нас видит много лучше,

и о стыде, который настаёт,

когда – не то что старишься, но дышишь,

но говоришь, как исповедь себе,

затем бинтуешь чем-то тёмно-рыжим

похожим на засушенную кровь,

забытую в гербарии и в теле,

о умиранье, что тебя родит

уже на самом новом, новом свете.

(02/2017)

«Без названья тело вещи…»

Без названья тело вещи

вдруг покажется столь вещим,

вдруг окажется глазком

и олеговым замком.

Смотрит вещь в меня и дышит —

видит будущее, слышит,

говорит мне о своём

непонятным языком.

Кажется, что в этой вещи —

реки, человеки, печи —

всё что сказано другим

текстом, шрифтом мне чужим.

И, возможно, посторонний

тоже эту вещь уронит

вдруг ожегшись об меня

на той части бытия.

Так вот вещь – ожог меж нами —

плачет часто вечерами

и частит, как добрый пёс

что названия не смог

выбрать и любую кличку

принимает, как свою,

и несёт её отмычку

в водяную конуру.

(01/02/17)

«будем стары …»

будем стары —

это нормально как гул,

что исчезает как дым от стаи

табачный

или лес, или город,

или поезд – что в у

складывает ход в себе

многозначный

ничего не останется

даже листа

прожжёного посередине —

словно

мы попытались

им удержать не своё

– только птичье —

слово

(1/02/2017)

«пробуждаешься ночью на реке Аа…»

пробуждаешься ночью на реке Аа

над тобою мгла под тобою мгла

и мерцает лодка где ты весла

край

хотя эти все края

тоже кольца лодки и ночь шумит

будто дождь который светляками сшит

и звенит в их брюшках как река Аа

там где человек

только часть угла

(01/02/17)

«Птица радуется пыли…»

Птица радуется пыли,

набивающейся в рот —

шарик крутится и голос

птицу катит и несёт.

Он – воздушный (шарик этот)

пахнет псиной и дождём —

птица крутится и ждёт,

что её перевернём

на иную половину,

где пластинка и игла

зазвучат, но по другому —

если смерть совсем прошла:

шарик пыли будет небом,

Назад Вперед

Тетради 2017 года - страница 7

Похожие книги