Кулак с силой ударил в камень поручня.
– Я решил дойти до зала власти над ним, прекратить владение мною, желая только этой свободы. Поток дней сводил меня с людьми, подталкивал к действиям, стараясь подчинить, «вправить» в «назначенную» мне колею… но я избегал неискренности в людях, противился идолам сотворенным ими. Срывал маски, что плясали в жутком Хэллоуине той борьбы за иллюзии. Я не исполнял навязанного, не «вправлялся» и поднимался выше. Выбирал случайных прохожих и назначал свидания им. Сам, волей и разумом прокладывал собственную дорогу, создавая нужные мне события, а вовсе не те, что набегали на меня. Жизнь менялась. Я видел искаженные в ярости маски. Но шел. Шел посреди толпы, плюющей мне вслед, обливающей грязью. Ничего из этого не коснулось меня. Им только казалось. Они опаздывали – я опережал момент… или напротив – отодвигал, меняя обстоятельства вопреки. Сам писал свою книгу. Однако время все еще увлекало, подталкивало, сбивало.
Слепой вдруг выпрямился:
– Боже! Как долго я отвыкал от ресторанов и гортанобесия!
При этих словах рот гостьи приоткрылся, а книга скользнула из-под мышки, но она успела подхватить ее.
Пленник неумело кашлянул и, казалось, смущенно отвернулся. Голос зазвучал в сторону:
– Я презирал время… но до зала власти над ним было еще далеко. Как я злил мир! Какие казни мне обещали! Как ненавидели и насмехались надо мной те, что проносились мимо в обнимку с ним! Но я был упрям. Если велели признавать великим кого-то на земле – я не делал этого, зная, что каждый – велик! Эта горсть брошена в тебя, в него, в каждого при сотворении! Когда звали поклоняться очередному лозунгу – я смеялся над ними, бросая им под ноги такие же вековой давности! Если склоняли дать согласие и обрести, я не поступался и терял, приближаясь к цели. Мне говорили: прими! Это нравственный закон новых поколений! Ценности цивилизации! Разве не видишь?! Мир изменился! Я отвечал: нет человека, способного изменить нравственность во мне! Совесть неподвластна эволюции! Вы меняете только бытие и толкаете в катастрофу. Закон был дан изначально один, как и ценности! Новых не придумать! И не написать! Вы способны только оболгать! Наполнить грязью и подать как билль заботы о других! Но Гимны человеку остаются! Они звучат торжественно и властно. Вам не услышать – глухота роднее.
Говоривший не скрывал волнения. Лена в изумлении молчала.
– Меня звали спорить, бороться и отстаивать – я оставался в молчании, радуясь спокойствию и гармонии. А крики: Пришло новое время! Нужны новые заповеди! Нужна новая церковь!.. – не трогали меня. Я узнавал старые маски и тех же пляшущих, которых ждали уже когда-то на балу… пылающих.
Он вздохнул, но то был вздох не горести – облегчения.
– Господи, зачем?! – Лена воспользовалась паузой, мало что понимая. – Почему бы не жить как все? Ведь люди верят, что поступают правильно! Искренне. А раз так – повторяют поступки.
– Их убеждали в этом десятилетия и наконец, удалось! Да разве нацизм был неискренним?! И разве люди, став не́людями, считали себя безумцами? Сколько тебе лет?! И сколько этому крючку! Те поверили в ложь тогда, в правильность и нужность. Ты – сейчас! Заклинания работают! Мотивы одобряются! Человек готов верить всему, что сохранит его благополучие!.. – на этом обещании строят всё. И всех! Уже сколочен «новый» крест, отсыпали Голгофу и снова тянут на нее святыню!
