The Гриша - страница 7

– Будьте добры, бутылку «Утренней росы» ноль-семь, пачку домашних пельменей, да, полкило, и три пачки легкого «Винстона». Да, и сок «Моя семья» два литра. Ну, не знаю, на ваш выбор. Сколько с меня? Ага, пожалуйста. Да перестаньте, что мне эти пятьдесят копеек.

Я отношусь к тем людям, которые имеют отвратительные манеры и, как у каждого пьяницы, широкую не по бюджету душу. Неужели я таким образом могу справиться с ужасным и постыдным образом бездельника и тунеядца? Как же так, всего за пятьдесят копеек? М-да-а-а… В понедельник с утра я покупаю водку, вместо того чтобы быть на работе. Что же скажут люди? А вдруг соседи заметят? Не-е-е, надо бы все приныкать!

– Скажите, там же осталось пятьдесят копеек? Дайте мне пакет полиэтиленовый. Ага, еще рубль. Да, пожалуйста.

Выйдя из магазина, я тут же закурил. Я каждый раз закуриваю в любой стрессовой ситуации. Для кого-то это покажется смешным, а для меня, например, каждый раз, когда я принимаю какие-никакие, но самостоятельные решения, они всегда сопровождаются стрессом.

Смешно сказать, лет до двадцати я напрягался везде.

В поликлинике, стоя в очереди в регистратуру, в институте, в новой компании, пока не выпью, а что уж там говорить про женщин, так вообще трезвым не подходил на километр. Ну да ладно, самое страшное позади, а впереди отличное времяпрепровождение в компании моего брата и соратника по борьбе Сергея Сергеевича Хлеборылова.

Мы сидели за столом уже без малого три часа, Серега уже практически перестал разговаривать, я же держался только усилием воли и желанием продолжения праздника. Все-таки не зря же я прогулял сегодня работу. На полу стояли две пустые бутылки из-под водки, несколько банок пива и каких-то алкогольных напитков. Было скурено несколько пачек сигарет. А вот что касается пельменей, то их была еще примерно половина пачки. Синий туман распространялся по всей квартире. В глазах стояла резь от дыма, в голове булькали пустые и грузные мысли.

– Серега? Ик… Серег? Ты вот мне скажи, зачем мы так нажрались? А? Не можешь ответить? А я тебе скажу. Потому что мы падшие люди, Серый. Понимаешь, мы паразиты с тобой. Ик… О чем вообще можно с нами разговаривать? О жизни? О телках? О «бабках»? Не о чем, Сереж. Вот я тебе так скажу. Помнишь, когда мы были совсем маленькими, мы залезли в товарняк и украли по велосипеду. Помнишь? Потом как нас поймали, вызвали родителей, мамины слезы: «Как же так, ребята. Вы что наделали, опозорили меня на всю ивановскую». А я в тот момент стоял, плакал, просил прощения, но не потому, что мне было стыдно за воровство, а потому, что каждый раз при виде маминых слез я чувствовал себя виновным в них, понимаешь? Потому что мне так с детства объяснили, что ответственность за мамино настроение или самочувствие лежит на мне. Я должен понимать, что так устроен мир и так живут все, понимаешь? Но почему, Серега? Почему я должен жить с этим грузом? Почему я всю жизнь иду с этими чувствами, с этими шаблонами и мерзкими лживыми стереотипами?

Неужели нету иного пути? Неужели я не достоин простой любви? Простой любви без условностей? Неужели меня можно любить только вопреки или за что-то? Почему меня нельзя любить просто так, потому что это я такой вот как есть и все тут? Вот в этом-то и кроется ответ, чувак. Все дело в том, что так принято! Кем и когда – не важно, главное – не выделяться, тебе же не больше всех надо? Нет? Вот и помалкивай. Я всю жизнь живу с этими чужими, привитыми мне извне законами и порядками. Я инвалид, Сереж, я реально калека. На духовном уровне, конечно, но я болен. Я ужасно болен, слышишь меня? Ничего ты не слышишь. Я буду тут сидеть и умирать, а ты не слышишь, потому что ты спишь, гад, ты давно уже спишь, мой беззубый друг. Ну что ж, а я, пожалуй, пельмешек наверну.