The Гриша - страница 8

В тот день я порядком нажрался аж трижды и на работе не появлялся до среды. Не знаю, возможно, для кого-то подобное поведение кажется аморальным и безнравственным. Возможно, кто-то скажет, что я гребаный алкоголик, не имеющий ни цели, ни стержня, ни желаний. Возможно, он будет прав, но со своей колокольни других не судят, ведь так? Я сужу! И вы судите. Ну тогда о чем мы говорим, если даже сейчас мы никогда не сможем договориться только потому, что для меня снег оранжевый, и он всегда был для меня таким, а если вы не согласны? Так мне плевать, и вы никогда не сможете мне доказать обратного. Я долго думал над тем, что же может служить общепринятыми нормами, чтобы легло в основу мироздания и держало бы нас, людей, на крепких ногах. Что же это могло быть? Не знаю, возможно, я ошибаюсь, но более или менее внятный ответ я нашел в десяти заповедях. Ведь, может, так и есть, может, эти законы и есть базис цивилизованного общества? Не знаю, может и так. Главное, в тот момент, когда я выговаривал все Сереге, я понял, что мне стало легче.

Мне действительно стало легче. Водка тому виной или же мой испепеляющий воздух монолог, я не знаю. Я всегда любил в Сереге два качества – открытость и умение слушать. Спасибо тебе, Серега, за то, что выслушал.

В среду я пошел на работу и написал заявление.

Лучше всего любовь сохраняется на фотографиях…

© Автор неизвестен

Вопрос взаимоотношений с девушками я считаю интимным, но все же хочу приоткрыть завесу моей тайны. Свою первую любовь я помню как сейчас. Это была девочка с голубыми волосами. Шучу, конечно, я же не Буратино, в конце концов, хотя меня и называли пару раз деревянным, один раз на математике, другой на физкультуре. Так вот, я, пожалуй, расскажу, как я ее увидел. Говорят, что все люди без исключения помнят свою первую любовь. Я как раз тому подтверждение. Помню, помнил и, наверное, буду помнить всегда.

Мне было тогда девять лет. И пусть этот возраст не кажется смешным, потому как чувства-то там были посерьезней атомной бомбы. Просто эти чувства были первыми, поэтому так запали в душу. Я помню это очень отчетливо, но в тот момент я не знал, как справиться с этим мощным эндорфиновым потоком… или что еще у меня там в крови. Одно я усвоил твердо. Любовь – это локомотив, тащит нереально! Я смотрел на нее и больше всего на свете хотел прийти в себя. Если кто-то менял свое сознание за счет разных химических элементов, тот знает, что когда твое состояние резко меняется, не то чтобы становится плохо, просто становится необычно, и естественным, как мне кажется, желанием является как можно скорее все привести все в норму. Но только до того момента, пока не привыкнешь. Так получилось и здесь. Поначалу меня шатало, глаза слезились, настроение менялось от хорошего к плинтусному и обратно. Перед глазами плавали красные круги, дыхание было неровным. Более того, я никак не понимал, как мне обуздать эту силу и взять ситуацию под контроль.

Так продолжалось несколько дней. Потом эти чувства стали привычными, но появились другие. Те, которые причиняли мне боль. Это была гадюка-ревность, сопровождаемая: «А что же скажут парни?» Потому как дружить с девочками, да еще в младших классах, было не то что западло, было вообще за гранью нормального понимания. И с того времени, как во мне поселились доселе незнакомые мне чувства, я стал сам не свой. Появилась какая-то двойная жизнь. Я делал то, чего на самом деле не хотел. Обзывался, не здоровался, кривлялся. Каждый раз внутри что-то сжималось, когда кто-то смел выкидывать что-нибудь в ее адрес. В общем, не жизнь, а сплошная мука. Естественно, поделиться я ни с кем не мог. Как минимум потому, что я реально не знал, чем делиться, да и как. А во-вторых, я очень боялся этих новых и настолько сильных чувств, что не дай бог, кто запачкает их своими грязными ручищами. Это была моя вера, моя любовь и мои надежды. Так могло длиться до бесконечности, но, хвала небесам, однажды я получил маленький бумажный сверток, в котором среди бледных тетрадных клеток светло-зеленым маркером было написано: «Я тебя люблю». То, что со мной произошло в тот момент, можно сравнить разве что с термоядерным взрывом. Кровь бежала по венам со скоростью света, обжигая мои сосуды, сердце билось так, что дыхание не успевало за ним, и эти проклятые красные круги – точно такие, которые появляются на солнце, когда резко выходишь из темного подъезда. Что тут скажешь? Я, мать его, ослеп.