Нет, нет. Это уже совсем невозможно. И неправильно. И такого она точно не сделает. Даже если рациональная и спокойная Женя уверена, что это ошибка и она поступает импульсивно. Но от одной мысли, что можно промолчать и разобраться самой, а его потом поставить перед фактом, ей становилось не по себе.
Честно – это сдать анализы вместе. И результатов тоже ждать вместе. Столько, сколько потребуется. Потому что... она ведь тоже не знала! Черт подери, она не знала! Она виновата, но она не знала!
Как очутилась в коридоре, Юлька помнила уже не очень отчетливо. На кухне все еще шуршала Елена Михайловна, но, отбившаяся от рук, уже о чем-то рядом с ней щебетала Лизка, очевидно, решившая оставить уроки до лучших времен или пока родители не обратят на нее внимание.
Женя мягко сжала ее плечо, в очередной раз шепнув: «Уверена?»
И Юля упрямо кивнула. И сама не подозревала, какой спокойной и собранной выглядит сейчас. Может быть, это и позволило Женьке ее отпустить. Туда. Туда, во двор, где о чем-то переговаривались мужчины Моджеевские. Она вышла на веранду, не накинув куртки, и посмотрела в их сторону, почему-то впервые именно сейчас отмечая про себя, что они разные, но и похожи невероятно. Ростом, худобой, подтянутостью. Какими-то движениями. Без фотографической точности, которую она наглядно узрела совсем недавно, но жирными мазками одной и той же руки... одной и той же кисти!
Она спустилась на пару ступенек с крыльца. На звук ее шагов Богдан обернулся, будто почуял, что это она. А Юля, будто бы каждой своей частицей устремившись к нему, оставаясь при этом неподвижной там, у ступенек, смогла только кое-как улыбнуться. Пропустить ровно один удар сердца и сказать:
- У меня к тебе дело.
- Только не начинай о том, что ты собралась домой добираться сама, - прищурившись, заявил он в ответ.
- Не буду. Поговорить надо, - ответила Юля, переведя взор на Романа, который тоже теперь напряжённо смотрел на нее, хотя и, стоило отдать ему должное, гнева в нем она не видела сейчас, только тревогу.
Потом вернулась глазами к Богдану и добавила:
- Это важно.
- Ну если важно… - он взглянул на отца.
- Если важно, то конечно, - прочистив горло, брякнул тот и сунул в зубы сигарету. – Я пока это... Чай организую.
И с этими словами он двинулся к дому, по пути буравя Юльку взглядом, от которого у нее холодело на душе. Будто бы Моджеевский-старший уже вынес ей вердикт за все ее прегрешения. Но вопреки этому дурацкому ощущению, Роман Романович по пути стянул с себя куртку и, проходя мимо, накинул на плечи, пробурчав почти не раскрывая рта и не вынимая сигареты:
- Не лето, замерзнешь тут.
Потом он скрылся за дверью, надежно прикрыв ее за собой. А Юлька осталась стоять, не решаясь подойти ближе к Моджеевскому-младшему.
Наблюдая за ней, Богдан удивлённо вскинул брови и, не сдержавшись, съязвил:
- Ты сейчас похожа на щенка, который растерзал хозяйский тапок и точно знает, что накосячил.
- Спасибо, что не на кота, который в него нассал, - вяло отшутилась Юля и все-таки сошла с веранды к нему, так и не подойдя вплотную. Сейчас уже начинали сгущаться сумерки. Быстрые такие, почти моментально окутывающие тьмой. Совсем скоро видеть Бодины черты она будет только благодаря свету, лившемуся из окон дома.
Страшно – это не то слово. Она не знала, как говорить. И что говорить. Чувствовала себя слишком беспомощной, чтобы вообще говорить. Хотелось спрятать голову в песок. Пляж всего в нескольких метрах. Можно заодно и утопиться.
