- И чё?
- И то, что испорченный желудок ближе к моему возрасту даст о себе знать, потому лучше начинать заботиться о нем смолоду.
- Если я правильно понимаю, ты собираешься проследить, чтобы я пообедал, - озвучил догадку Богдан.
- Именно. И заодно разделить с тобой трапезу. Как ты смотришь на то, чтобы сделать это в «Соль Мёньер»? Они к весне меню меняют.
- Ну давай пообедаем, - согласился Моджеевский-младший, пружинисто поднялся из кресла, подхватив со спинки пиджак. – На твоей, на моей?
- А пройтись ножками – не? – хохотнул Роман Романович. – Давай на твоей, только кликни Петра, чтоб был готов, а то вдруг обед пойдет не по плану.
- Не переживай, - отмахнулся Богдан, - если пойдет не по плану, тогда и разберемся.
Маленькой процессией – впереди Роман Романович, за ним Богдан Романович – они пересекли приемную.
- В три Карпов просился прийти, - напомнила Алена, возникнувшая из-за монитора эдакой говорящей и вечно занятой головой.
- Придется перенести, - хором проговорили Моджеевские и так же синхронно хмыкнули, глянув друг на друга. Роман расхохотался и легко хлопнул сына по плечу, после чего поднял руки вверх и выдал:
- Прости, привычка!
И даже невозмутимая Алена, глядя на этих двоих, едва-едва сдержалась от того, чтобы позволить себе невероятное и недопустимое – рассмеяться с ними хором. Но недаром она была вышколена Моджеевским-старшим с младых ногтей. Продолжала сидеть безмятежной и невозмутимой до тех пор, пока оба не скрылись с ее глаз, и только после этого выдала себе под нос с коротким смешком:
- Двое из ларца!
После чего быстро глянула на часы и принялась собираться – у секретарш тоже бывают обеды. Разумеется, не в рыбных ресторанах, хотя иногда и в них, но в кафетериях недалеко от работы, куда вовсе не нужно добираться машиной, пусть и всего несколько кварталов.
Февраль, между тем, все сильнее сдавал позиции и уже совсем не походил на себя в привычном значении зимнего месяца. Напротив, если бы не все еще голые клумбы, вполне можно бы было подумать, что на дворе вовсе даже не март, а апрель подбирается в лучшем, солнечногорском виде – теплый и светлый. Впрочем, до весны и правда оставалось совсем немного, и пока Моджеевские ехали в «Соль Мёньер», солнечные лучи то и дело мелькали между домов, отчего мир вокруг казался почти до прозрачности сияющим. А может быть, он таким казался потому, что, несмотря на все невзгоды, которые, если подумать – никакие не невзгоды, а наоборот, Богдан чувствовал себя на редкость спокойно – впервые за долгое время покой для него означал не отсутствие бесконечной движухи и незаканчивающейся работы, а что-то совсем другое, что-то внутри него самого. И это тоже не могло ему не нравиться.
Наверное, нечто подобное и Роман подмечал в нем доро́гой. И когда они, уже устроившись за столиком в отдельном кабинете с окном, выходившим на море, и сделав заказ, остались наконец вдвоем наедине с аперитивом, Моджеевский-старший, еще некоторое время помолчав, перекатывая во рту вино, не без усмешки спросил:
- Ну так что, Богдан Романович, как ощущения? Поздравлять мне тебя или наоборот соболезнования приносить?
Брови Богдана взметнулись вверх, а рука, в которой он держал стакан с соком, замерла на полпути. Прикинув пару вариантов, Моджеевский-младший решил не ломать мозги и спросить:
- Может, причину огласишь, чтобы я точно мог ответить.
- Причину? Причину... ну что ж, раз сам не понимаешь, то почему бы и не огласить причину. Каково это – обнаружить, что у тебя есть ребенок? Какое у тебя к этому отношение? Ты уж прости, мне Женя уже сказала, ей Юля разрешила.
